Онлайн книга «Бесы»
|
– Отнюдь нет, не надо подбирать под направление, и никакого направления не надо. Одно беспристрастие – вот направление. – Да направление и не беда, – зашевелился Шатов, – да и нельзя его избежать, чуть лишь обнаружится хоть какой-нибудь подбор. В подборе фактов и будет указание, как их понимать. Ваша идея недурна. – Так возможна, стало быть, такая книга? – обрадовалась Лиза. – Надо посмотреть и сообразить. Дело это – огромное. Сразу ничего не выдумаешь. Опыт нужен. Да и когда издадим книгу, вряд ли еще научимся, как ее издавать. Разве после многих опытов; но мысль наклевывается. Мысль полезная. Он поднял наконец глаза, и они даже засияли от удовольствия, так он был заинтересован. – Это вы сами выдумали? – ласково и как бы стыдливо спросил он у Лизы. – Да ведь выдумать не беда, план беда, – улыбалась Лиза, – я мало понимаю, и не очень умна, и преследую только то, что мне самой ясно… – Преследуете? – Вероятно, не то слово? – быстро осведомилась Лиза. – Можно и это слово; я ничего. – Мне показалось еще за границей, что можно и мне быть чем-нибудь полезною. Деньги у меня свои и даром лежат, почему же и мне не поработать для общего дела? К тому же мысль как-то сама собой вдруг пришла; я нисколько ее не выдумывала и очень ей обрадовалась; но сейчас увидала, что нельзя без сотрудника, потому что ничего сама не умею. Сотрудник, разумеется, станет и соиздателем книги. Мы пополам: ваш план и работа, моя первоначальная мысль и средства к изданию. Ведь окупится книга? – Если откопаем верный план, то книга пойдет. – Предупреждаю вас, что я не для барышей, но очень желаю расходу книги и буду горда барышами. – Ну, а я тут при чем? – Да ведь я же вас и зову в сотрудники… пополам. Вы план выдумаете. – Почем же вы знаете, что я в состоянии план выдумать? – Мне о вас говорили, и здесь я слышала… я знаю, что вы очень умны и… занимаетесь делом и… думаете много; мне о вас Петр Степанович Верховенский в Швейцарии говорил, – торопливо прибавила она. – Он очень умный человек, не правда ли? Шатов мгновенным, едва скользнувшим взглядом посмотрел на нее, но тотчас же опустил глаза. – Мне и Николай Всеволодович о вас тоже много говорил… Шатов вдруг покраснел. – Впрочем, вот газеты, – торопливо схватила Лиза со стула приготовленную и перевязанную пачку газет, – я здесь попробовала на выбор отметить факты, подбор сделать и нумера поставила… вы увидите. Шатов взял сверток. – Возьмите домой, посмотрите, вы ведь где живете? – В Богоявленской улице, в доме Филиппова. – Я знаю. Там тоже, говорят, кажется какой-то капитан живет подле вас, господин Лебядкин? – всё по-прежнему торопилась Лиза. Шатов с пачкой в руке, на отлете, как взял, так и просидел целую минуту без ответа, смотря в землю. – На эти дела вы бы выбрали другого, а я вам вовсе не годен буду, – проговорил он наконец, как-то ужасно странно понизив голос, почти шепотом. Лиза вспыхнула. – Про какие дела вы говорите? Маврикий Николаевич! – крикнула она, – пожалуйте сюда давешнее письмо. Я тоже за Маврикием Николаевичем подошел к столу. – Посмотрите это, – обратилась она вдруг ко мне, в большом волнении развертывая письмо. – Видали ли вы когда что-нибудь похожее? Пожалуйста, прочтите вслух; мне надо, чтоб и господин Шатов слышал. С немалым изумлением прочел я вслух следующее послание: «Совершенству девицы Тушиной. Милостивая государыня, Елизавета Николаевна! О, как мила она, Елизавета Тушина, Когда с родственником на дамском седле летает, А локон ее с ветрами играет, Или когда с матерью в церкви падает ниц, И зрится румянец благоговейных лиц! Тогда брачных и законных наслаждений желаю И вслед ей, вместе с матерью, слезу посылаю. Составил неученый за спором. Милостивая государыня! Всех более жалею себя, что в Севастополе не лишился руки для славы, не быв там вовсе, а служил всю кампанию по сдаче подлого провианта, считая низостью. Вы богиня в древности, а я ничто и догадался о беспредельности. Смотрите как на стихи, но не более, ибо стихи все-таки вздор и оправдывают то, что в прозе считается дерзостью. Может ли солнце рассердиться на инфузорию, если та сочинит ему из капли воды, где их множество, если в микроскоп? Даже самый клуб человеколюбия к крупным скотам в Петербурге при высшем обществе, сострадая по праву собаке и лошади, презирает краткую инфузорию, не упоминая о ней вовсе, потому что не доросла. Не дорос и я. Мысль о браке показалась бы уморительною; но скоро буду иметь бывшие двести душ чрез человеконенавистника, которого презирайте. Могу многое сообщить и вызываюсь по документам даже в Сибирь. Не презирайте предложения. Письмо от инфузории разуметь в стихах. Капитан Лебядкин, покорнейший друг и имеет досуг». – Это писал человек в пьяном виде и негодяй! – вскричал я в негодовании. – Я его знаю! – Это письмо я получила вчера, – покраснев и торопясь стала объяснять нам Лиза, – я тотчас же и сама поняла, что от какого-нибудь глупца; и до сих пор еще не показала maman, чтобы не расстроить ее еще более. Но если он будет опять продолжать, то я не знаю, как сделать. Маврикий Николаевич хочет сходить запретить ему. Так как я на вас смотрела как на сотрудника, – обратилась она к Шатову, – и так как вы там живете, то я и хотела вас расспросить, чтобы судить, чего еще от него ожидать можно. – Пьяный человек и негодяй, – пробормотал как бы нехотя Шатов. – Что ж, он всё такой глупый? – И, нет, он не глупый совсем, когда не пьяный. – Я знал одного генерала, который писал точь-в-точь такие стихи, – заметил я смеясь. – Даже и по этому письму видно, что себе на уме, – неожиданно ввернул молчаливый Маврикий Николаевич. – Он, говорят, с какой-то сестрой? – спросила Лиза. – Да, с сестрой. – Он, говорят, ее тиранит, правда это? Шатов опять поглядел на Лизу, насупился и, проворчав: «Какое мне дело!» – подвинулся к дверям. – Ах, постойте, – тревожно вскричала Лиза, – куда же вы? Нам так много еще остается переговорить… |