Книга Сети, страница 108 – Юлия Бажова

Еще невесть сколько дней проплыло в полузабытьи, пока однажды дорассветным утром Моргана не выдернул из сна холод. О том, что это утро, можно было догадаться только по доносящемуся снаружи скрежету лопат, расчищающих снег. Он приоткрыл глаза посмотреть, кто спер одеяло, и удивленно моргнул, увидев над собой в свете масляной лампы незнакомое продолговатое лицо с птичьим носом и застывшим расфокусированным взглядом. Все еще гадая, не кошмарный ли это сон, Морган растерянно пробормотал «здрасте».

Длинная как жердь, костлявая молодая женщина не выразила приветствия ни словом, ни жестом, а ее глубоко посаженные глаза по-прежнему смотрели в никуда. Такого взгляда не бывает даже у Лайо. Видимо, ввалившись однажды в транс, она так из него и не вышла. Пока ее теплые, сухие, абсолютно равнодушные руки освобождали его от бинтов, Хара внесла позаимствованный у кого-то удобный стул из ивовых прутьев, с подушкой на сиденье. В закуток по-хозяйски, как к себе домой, вошла вторая девица, копия первой, если не считать более осмысленного взгляда и завязанных в хвост волнистых темных волос, которые у ее сестры были свернуты в узел на затылке. Она уселась нога на ногу, достала из деревянного сундучка пузырек с чернилами и перо, водрузила на сундучок толстый журнал и начала что-то в нем строчить.

«Мои спасительницы». Морган покатал эти слова в сознании, и они сами собой превратились в «мои убийцы». Означает ли их визит конец заточения?

С ним не разговаривали. Косоглазая нажимала пальцами в какие-то места на спине, плечах и шее, выворачивала руки, заставляя его дергаться и охать от боли, и временами бросала писаке короткие фразы. Большинство слов произносилось на Живом языке, на Всеобщем – только названия костей, нервов и чего-то там еще внутри тела. Угадать смысл фраз по лицам и интонациям голоса было невозможно. Ни одна из Вороних не отреагировала, когда Морган пожаловался, что ему холодно. Словно он не живой человек, а механизм, каждое звено которого должно функционировать определенным образом. В целом создавалось впечатление, что внешний мир интересует их ровно настолько, насколько его можно использовать для воздействия на мир под кожей. Действительно кикиморы, и клеиться к ним можно исключительно ради хохмы. Потому что ради денег не позволит папаша.

Моргана истязали целую вечность. Он успел пережить все существующие эмоции – от бешеной ярости до благоговения: когда на его худое, дрожащее, ноющее от боли тело наконец набросили одеяло, готов был повалиться своей мучительнице в ноги и лобызать ее сапоги. Мучительница выскользнула за занавеску, и Морган услышал, как они вполголоса беседуют с Харой. Быть может, в отсутствие сестры девушка с нормальным взглядом проявит понимание? Он повернул голову к писаке и спросил:

– Что с моим Даром?

Молчание.

– Надежды на его восстановление нет совсем?

Скрип пера.

– Вы говорите на Всеобщем языке?

Писака поджала губы и, не отрываясь от своего занятия, медленно, с достоинством, кивнула.

«Говорим, но не с тупыми мочилами», – перевел Морган.

Если бы он мог встать, он выхватил бы этот поганый журнал, куда они записывают своих подопытных, и треснул им ей по башке. Спустя буквально минуту зазнайка вдруг закрыла талмуд и спрятала в сундучок. Длинный серый жакет перекочевал с ее плеч на спинку стула. Она одернула светлую тунику, до колен закрывающую кожаные брюки, придвинула стул к кровати. Села, положив руки на бедра; ее глаза разбежались в разные стороны.

– Что еще? – застонал Морган. – Хватит вести себя так, будто меня здесь нет!

В этот момент в сопровождении Хары вошла ее сестра, с табуреткой в руке.

– У тебя неправильно срослись кости, – пояснила Хара.

– Хватит издеваться! Нашли чучело для опытов! Сшивали, сшивали, а теперь резать! Переломаете мне кости, заново срастите, а потом что, еще восемь недель лежки?

– Морган, угомонись! Они будут работать с Манной. Никаких инструментов, кроме фантомных рук.

Ворониха, делавшая осмотр, села в изголовье и в подтверждение слов Хары показала пустые ладони. Потом одна из них легла Моргану на лоб, другая – под затылок; он почувствовал головокружение, по телу пошли волны жара.

– Если этого не сделать, ты никогда не сможешь ходить, – неожиданно заговорила она точно таким же тоном, каким Аисса объясняла своим тупоголовым телохранителям про взломанный канал. – У тебя был раздроблен тазобедренный сустав. Там много нюансов, которые невозможно отследить во время реанимации, особенно при большом количестве повреждений. Наша первостепенная задача – восстановить жизненные функции за ограниченный период, пока идет работа с духовной составляющей. Все остальное мы доделываем потом, когда состояние больного стабилизируется и мы убеждаемся, что Манна соединена с физическим телом так же прочно, как до смерти.

– А как насчет Дара? – Морган послал Харе ядовитый взгляд. – Не делай невинное лицо!

Хара отвела глаза.

– На данный момент признаки восстановления Дара отсутствуют, – без малейшего сочувствия призналась Ворониха. – Как ситуация будет развиваться дальше, спрогнозировать трудно. Мы сделали все, что в наших силах. Поскольку Дар заложен в нас от рождения, теоретически его можно развить и со временем научиться каким-то элементарным вещам. Второй вариант, и он представляется мне более реальным, – соединиться кровью с женщиной с сильным Даром. Супруги постоянно находятся в близком контакте, у них происходит взаимный обмен Манной. Дар жены будет стимулировать развитие твоего Дара.

Рана, в течение полутора месяцев врачуемая снотворным, вскрылась и закровоточила.

«Ты же хотел удостовериться…»

Морган кинул взгляд на безмолвную фигуру, застывшую на стуле у его левого бока, и задумался, почему от тех, кто возвращает к жизни, так разит смертью. Следующее, что он ощутил, был солнечный свет, щекочущий веки. О том, что с ним что-то делали, свидетельствовала лишь тугая повязка на бедре и легкое жжение в правой ноге, обещающее вскоре перейти в боль. Место писаки занимала Хара. Косоглазая, едва Морган зашевелился, собственноручно влила в него разведенный в воде порошок; не дожидаясь, когда обезболивающее подействует, перевернула лицом вниз и наглядно продемонстрировала Харе, в какие места на спине в следующие две недели – именно столько осталось лежать – нужно ставить иглы. Ее прощальными словами были: «Пора отвыкать от транквилизаторов».

Пока Хара провожала Гионов, Морган пережевывал тревожную мысль: осталась ли целительница на его стороне, и если нет, как выбить из нее эликсир бегства от реальности. Ценные идеи его не посетили, поэтому, едва голоса на крыльце затихли, он громко окликнул Хару и встретил ее широкой невинной улыбкой:

– Принеси чего-нибудь горяченького попить. Я бы поспал.

Улыбка обратно не вернулась.

– Не надейся. И имей в виду: концерты на этот раз не прокатят. Запоешь – отправлю к матери.

– Нелюди, – обиженно буркнул Морган. Твердость и суровый тон Хары не оставляли иллюзий. – У крокодилов больше сочувствия. Бьюсь об заклад, они не способны ни собственные трусы постирать, ни рыбу запечь. Эта, с журналом, не потрудилась даже научиться двигать языком.