Книга Она в моем сердце, страница 37 – Татьяна Полякова

– Вот непруха. А я рассчитывал.

– Будем считать, что экскурсия закончена, – нахмурилась я.

– Как жаль. Еще кофе?

– Спасибо. Мне пора. Надо еще ужин приготовить.

– Меня пригласишь?

– Я подумаю.

– Очень рассчитываю. Завалялась бутылка отличного шампанского. Вдруг повезет, и ты решишь показать мне свою спальню.

– Теперь точно не приглашу, – ответила я как можно спокойнее.

– Ты разбила мне сердце.

– Сомневаюсь, что оно было в комплекте. Или его разбил кто-то другой, и от него теперь толку ни на грош.

– Да вроде стучит. Я думал, ты слышишь. Последние пять минут просто барабанит.

– С чего вдруг? – удивилась я.

– Ты стоишь напротив окна, платье просвечивает. Хороший выбор, выглядишь умопомрачительно сексуальной.

– Что ж, предавайся фантазиям.

Я чуть ли не бегом припустилась к двери, чувствуя, как пылает лицо. Сукин сын… Как ни странно, злость на Алекса прошла быстро, а вот любопытство осталось. Что он прятал в комнате? Очень хотелось взглянуть. Так хотелось, что план сложился почти мгновенно. Рядом с комнатой дверь на лужайку за домом, распахнутая настежь. Ее даже открывать не придется. Если Алекс в кухне уткнется в компьютер, я пройду незамеченной.

Я двигала в направлении своего дома, на тот случай, если ему придет охота наблюдать за мной в окно. Но лишь только скрылась из поля его зрения, начала спускаться по тропинке, ведущей к озеру. Сделав солидный крюк, оказалась возле дома Алекса с другой стороны. Если мои старания напрасны и мы столкнемся нос к носу, скажу, что пришла извиниться за свою язвительность, которая не делает мне чести. Хотя извиняться надо бы Алексу. Но подобное ему в голову не придет. Он из тех, кто мнит себя центром вселенной. Глупые бабы если и язвят, так только затем, чтобы рухнуть в его постель, чуть-чуть потешив свое самолюбие перед этим.

К дому я приблизилась босиком, держа шлепанцы в руках. Осторожно заглянула в дверь. Кухню отсюда я видеть не могла, но Алекс точно находился там, я слышала его голос, он с кем-то говорил по телефону.

– Меня интересует любая мелочь… все, что удастся накопать.

Разговор сам по себе был примечательным, и я бы не отказалась немного послушать, но сейчас меня интересовало другое. На цыпочках, едва касаясь пола, я пробралась в комнату и осторожно прикрыла дверь. Огляделась в некотором недоумении. Где, а главное, что он мог здесь прятать? У него было минуты две, не больше. Звука открывающихся шкафов я не слышала, а тут такая рухлядь, что дверцы просто обязаны скрипеть.

Я заглянула за ближайший шкаф и увидела холст, натянутый на подрамник. Картина жившего в доме художника? Странно, что ее оставили. Просто забыли? Я вытащила холст и пораженно замерла.

Передо мной была картина в стиле знаменитого «Крика» Мунка. Женское лицо, перекошенное от ужаса, раскрытый в немом крике рот. Черты искажены, но узнать их не трудно. Особенно мне. Мое лицо. Или Виолы. Художник написал ее портрет? К тому моменту, когда Виола здесь появилась, художник уже умер. Значит… значит, картину она написала сама. Такое мог создать лишь человек, которого переполняет ужас и безграничное отчаяние. Это и в самом деле крик, крик о помощи. Я была так поражена, что совсем забыла, где нахожусь. Дверь внезапно распахнулась, я едва успела сунуть картину на прежнее место, сделала шаг к двери и застыла, стиснув руки.

– Решила продолжить экскурсию? – криво усмехнулся Алекс, входя в комнату.

– Стало интересно, что ты здесь прячешь.

– Грязные носки?

– Ты на редкость аккуратен.

Он стремительно приблизился, толкнул меня к стене и теперь держал руку на уровне моей головы, навалился грудью так, что невозможно было пошевелиться. И уставился в глаза.

– Замашки у тебя, в точности как у сестрицы, – сказал зло.

– С чего ты взял, что мы сестры? – пролепетала я, едва держась на ногах от страха.

– Ваше удивительное сходство, дата рождения… она подкидыш, и ты, скорее всего, тоже. Угадал? – Тут он вновь усмехнулся и продолжил насмешливо: – Может, все-таки заглянешь в спальню, это лучше, чем строить из себя сыщика.

– Почему ты не хотел, чтобы я увидела картину? – как можно спокойнее спросила я.

Он вздохнул, отстраняясь.

– Потому что это дерьмо, а не картина. Уж точно не шедевр.

– Зачем тогда хранишь?

– Из сентиментальных чувств.

– Не возражаешь, если я еще раз на нее взгляну? – сказала я, приходя в себя.

– Любуйся на здоровье.

В нем чувствовалось внезапное безразличие, точно он на все махнул рукой. Я достала картину и поставила ее на подоконник. Теперь свет падал на изображение со всех сторон, и я смогла рассмотреть детали. Лицо девушки бледное, с зеленоватым оттенком, выступало из темноты, бестелесно парило в этой черной мгле… Однако чуть ниже мгла становилась проницаемой. Яма, нет, скорее, комната без окон и дверей… темница, наконец-то нашла я подходящее слово. Слева что-то, похожее на нары, справа стол, на нем кружка. Что Виола хотела этим сказать? Она узница, приговоренная к пожизненному заключению?

– Как впечатление? – спросил Алекс, стоя рядом.

– Жуть во мраке, – хмыкнула я, желая разрядить обстановку.

– Исчерпывающее определение, – кивнул он.

– Я думаю – это послание.

– Серьезно?

– Она любила тебя, и жизнь без твоей любви казалась ей адом.

– Да ты перещеголяла меня в сентиментальности.

– Давно у тебя эта картина?

– Она отправила мне ее за неделю до своей смерти… На единственный известный ей адрес. Меня там уже не было. Картину я получил только в марте.

– И что?

– В каком смысле?

– Не пытался позвонить Виоле?

– Ты, видно, запамятовала: я не хотел ее видеть, ничего слышать о ней тоже не хотел. И звонить ей мне бы в голову не пришло.

Я повернулась, на этот раз без всякого страха, заглядывая в его глаза.

– Что она сделала на самом деле?

– На самом деле? – переспросил он.

– Либо рассказ о вашей любви грешит неточностями, либо ты и впрямь сукин сын без сердца.

– Хорошо, я – сукин сын, – засмеялся он. – Припадок женской солидарности? Милая, это художественное дерьмо не имеет никакого отношения к ее истинным чувствам. Девушка обожала интересничать. Чувствительная натура, не понятая жестоким миром. Все прочие ее шедевры с тем же подтекстом. Жаль, что ты их не видела. То она в образе мадонны, то чертовки с кровавой слезой на щеке… Идею этой она просто слямзила.

Я не очень-то обращала внимание на его слова, занятая другим.