Онлайн книга «Пастух медведей»
|
И нет спасенья с плоскости листа… Вы правы: жизнь проста и многосложна, Добро и Зло едины и — равны. Как различить: что истинно, что — ложно? Молитвы, да пророческие сны Отсрочат подведение итога. Да, это трудно — быть самим собой… Но, коль молитва не дошла до Бога, То вдруг ее услышал тот — другой? У вас ведь нет готового ответа, Признайтесь: нет! …Офортная игла, Наметив контуры автопортрета, Споткнувшись, на мгновенье замерла… — Ведь вам в лицо хохочут все невежды! Вам с целым миром оборвали нить! …Но новый лист последнею надеждой Ждет оттиска, как права — говорить. АХТЫРЦЫ Литавры и фанфары, И шелк штандартов — влет, Ахтырские гусары, Настал и ваш черед! Подобраны поводья, Опущены клинки, И даже мысли, вроде, Прозрачны и легки. Не поведешь и усом На пулю у виска, Чтоб не назвали трусом Ребята из полка. И от кровавых пашен Идя к пустым полям, Подсчитываешь павших По брошенным коням… Герои и повесы Осуждены уже По крови на эфесах И по любви в душе. БАЛЛАДА О МУНДИРАХ Погожий день в Париже. И небо ярко-синее. Наполеон повержен. Окончена война. Великий император, Глава всея России, Рассеянно, с моноклем, Мечтает у окна. Внизу идут парадом Казацкие лошадки, Владимирские пушки, Смоленские полки, Кричат: «Виват!» трехкратно, И вверх бросают шапки, Полощутся знамена, Слепят глаза штыки. На мостовой, качаясь, Звенят почти как струны, Окованных лафетов Тяжелые зады. И синие уланы, и красные драгуны, Малиново-златые гусарские ряды, Один другого ярче! И царь кивнул: «Похвально…» А после государя чуть не хватил удар: Со свистом, гамом, громом, Проносится нахально Крылатая колонна… Коричневых гусар! Коричневых?! О, боже! Какая-то ошибка: Подобный цвет мундиров Не носят на Руси! И с царских губ слетело Подобие улыбки. «Вернуть сюда тотчас же! Вернуть и — допросить!» Вернулись. Доложились. И честно рассказали, Что были в партизанах, Громя тылы врагов. И в этой бурной жизни Мундиры истрепались, — Не уберечь костюма Средь леса и снегов. Искали матерьяла, Чтобы пошить другие: Ведь старые, ей-богу! — Изорваны до дыр… Все лавки до Парижа Давно стоят пустые, А тут попался как-то Девичий монастырь. Мундиры-то ни к черту, А так хотелось новых! Монашенки брыкались… Но все ж в конце концов Все то, что шло на рясы Пятьсот невест Христовых, Пошло на вицмундиры Ахтырских молодцов! И царь расхохотался: «Потешили, мерзавцы! Коричневые… чтоб вас! С монашенками… ах!» А снизу улыбался На вороном красавце Кудрявый подполковник С чертятами в глазах. «ВРУБЕЛЬ» Подлунный мир, похожий на мираж… Душа, как створки окон, — нараспашку. Мне обжигает пальцы карандаш, Закованный в кленовую рубашку. Как бесконечно тянутся часы! И как неясен тусклый смысл созвездий, Как долог путь от млечной полосы До лестницы в заплеванном подъезде… И оттиски далеких черных дней Стучат в висках холодной звонкой болью. И в сердце кровь шалеющих коней, Насыщенная порохом и солью… Я больше не могу в таком огне И пустоты, и недопониманья. Но где-то там, в душе, на самом дне Весь первобытный ужас мирозданья! И вот тогда бессильны образа, И каждый миг, словно столетье, длится. И Демона хрустальная слеза, Как жизнь моя, скользит, боясь разбиться. Который век? Которое число? Кто выдумал, что красота бессмертна? Холодный воздух утра… Рассвело. Короткий путь от вечности к мольберту… ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ГУМИЛЕВА Господин офицер, вы еще не одеты? Небо смотрит нахмуренно и свысока. А вдали, в розоватых брабантских манжетах, Облака, облака, облака, облака… Господин офицер, что же вы загрустили? Умирают не только герои в стихах. Видно, Бог и судьба все же вам отпустили Три высоких креста на граненых штыках. Господин офицер, это ясно и просто: Революция, царь — кто там прав, кто не прав. Первый крест — крест Георгия Победоносца Не отнять, даже с мясом с мундира сорвав. Господин офицер, руки за спину молча. Сапоги, гимнастерка — все сняли: убрать! Крест нательный — накинулись стаею волчьей… Ничего: это в сердце, а там не достать. Господин офицер, третий крест — в изголовье. В небесах уже явно бушует рассвет: Кружева облаков наливаются кровью, Принимая багрово-торжественный цвет, И несутся принять под защиту и стражу, Но надежен затвор и проверен прицел, Отработанный залп! А поэзия как же? Господин офицер… Господин офицер! МАРИЯ-АННА (Триптих) I Разбит волной форштевень корабля, И штормовое море так тревожно… А впереди далекая земля, К которой подобраться невозможно. Еще два дня и точно — будет бунт… Прошу: услышь меня, Мария-Анна! Но даже ванты наподобье струн Поют о горькой доле капитана. |