Онлайн книга «Новая инквизиция»
Но Инквизиции не стало. Снова не стало. И никакая другая организация ей на смену не пришла. Хватит, дескать. Устал народ от казней. И началось… Вновь, в который раз, появились якобы давно уничтоженные волхвы. Полилась кровь жертв на алтари почерневших идолов. Ведьмы колдовали сначала с оглядкой, потом смелее и смелее – и к середине царствия Бориса никого не удивляло лето без единого дождя или снегопад в июле. Урожаи пропадали на корню. Голод не заставил себя ждать. Страшный, лютый. Снова люди пожирали своих мёртвых. И не всегда – уже мёртвых. Доведённый до отчаяния народ был готов пойти за кем угодно. И этот кто-то нашёлся. Царевич Димитрий. Сын царя Иоанна Васильевича. Или – вор, самозванец, беглый монах Лжедимитрий… И то, и другое было верно лишь отчасти. Тело убиенного в Угличе царевича мирно лежало в гробу, но самозванцем Лжедимитрий не был – действительно ощущал себя сыном Грозного: помнил мать, Марфу Нагую, помнил все своё детское окружение, все ребячьи забавы и игры… Последующие десять лет были подёрнуты для наречённого Димитрия как бы туманом не то беспамятства, не то болезни. Обряд Наречения (или квазиреинкарнации) проводил в Сандомире Гаврила Ртищев при помощи двух монахов-иезуитов, чьих имён история не сохранила. И ещё несколько страшноватых обрядов успел исполнить бывший инквизитор… Дальнейшее хорошо известно: триумфальный въезд в Москву Самозванца, краткое его царствие и убийство, и второе Наречение, [9] неудачное (от Гаврилы Ртищева братья Мнишеки к тому времени поспешили избавиться)… А потом Россию закружил кровавый водоворот Смуты, с каждым витком набирая силу, вовлекая все новых людей… Как остановить смертельную для страны круговерть? – задумывались многие, и никто не находил ответа. На смену убитым самозванцам приходили другие, пламя мятежей докатилось до самых окраин и снова возвратилось к столице – с утроенной силой. Казалось, люди сошли с ума. Их можно было убить, но никак не получалось образумить. Среди немногих, понявших, что сталь огня не погасит, был боярин Семён Васильевич Прозоровский. Он воевал, насмерть рубился с тушинцами, отбил литовцев от Дорогобужа – и одновременно встречался и говорил с мудрыми старцами из Троицы и других мест, рылся в ветхих пергаментах монастырских хранилищ… Из этих встреч, и разговоров, и разобранных смутных пророчеств рождалось понимание – нужны люди, способные сразиться с нахлынувшей бедой не только огнём и булатом… Нужна Инквизиция. Все кончилось в 1614 году – быстро и разом. Вчера ещё полыхал пожар от края до края страны – и все прекратилось. Хоть и бродили по лесам отчаянные ватаги шишей, и топтали русскую землю копыта конницы Лисовского, и король Сигизмунд запоздало требовал московский престол для своего сына… Но кончилось всё. Люди убивали друг друга уже по инерции, по привычке, с удивлением: зачем? для чего? что произошло со страной и с нами? Все изменила одна триединая жертва, принесённая той зимой. Мужчина, женщина и ребёнок. …Казнить казачьего гетмана Заруцкого, невенчанного мужа царицы Марины, вчера ещё на полном серьёзе решавшего, кому носить шапку Мономаха, призвали самого ката Егорушку – первой руки заплечных дел мастера. Тот ведал кнутом и плахой при Годунове и Димитрии, при Шуйском и Семибоярщине, при Гонсевском и вождях ополчения – палачу политические пристрастия не положены. …Егорушка ласково и нежно пробежался кончиками пальцев по белому, свежевыстроганному острию кола – рот ката сладострастно приоткрылся, капелька слюны повисла в уголке губ. Что-то не понравилось Егорушке – нахмурился, ощупывая невидимый глазу изъян, вытащил кривой, бритвенно-острый нож, подровнял-подправил, кивнул удовлетворённо, нагнулся к распластанному на животе гетману, не глядя протянул руку. Подручные торопливо подали деревянную кувалду… …Ивана Дмитриевича «Воренка», сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II, повесили в тот же день на Боровицких воротах. Веса тщедушного тела четырехлетнего мальчика не хватало, чтобы затянуть как следует петлю. Умирал «царевич» мучительно и долго. …Саму Марину убили милосердно – удавили во сне подушкой. Хоть и бывшая, а все-таки венчанная царица. И – той зимой закончилось всё. Лишь полвека спустя, умирая в монастыре, в схиме, под именем брата Сергия, – Прозоровский признался в страшной вещи. В том, что последствия применённого им лекарства оказались опаснее болезни. Гораздо опаснее. Глава девятая
Четыре пятнисто-камуфлированные фигуры грамотно расположились в студии – не оставляя непростреливаемых зон и не попадая на директрисы друг другу. Бронежилеты, чёрные капюшоны с прорезями. «Кипарисы» – автоматы-коротышки, удобные для стрельбы в замкнутых помещениях, почти не дающие рикошета. Гости оказались из СОБРа – если, конечно, эмблемы не были ещё одной маскировкой… Канюченко – тоже в камуфляже. Правда, без капюшона, броника и автомата. Но ПМ в руке держал. Надоела кабинетная жизнь генитальному сыщику, неприязненно подумал Лесник. Решил поиграть в крутого парня. В агента национальной безопасности. Ладно хоть руки не стали с лету заламывать да мордой в паркет тыкать. Похоже, г. Канюченко и сам до конца не понял, кого он тут поймал. Осторожничает. – Ну что, не ждали? – нарушил тишину Канюченко. – Чего молчите? Не возмущаетесь? Не уверяете, что вы лучшие друзья господина Иванова, которым он доверил ключи от квартиры? Ничего, разговоритесь. Разговор у нас будет долгий и вдумчивый… Лесник с интересом смотрел на Юзефа: как намерен выкручиваться обер-инквизитор? Собровцев в квартире и вокруг не меньше двух отделений, всех не зацепишь. И глаза всем не отведёшь. Тем более что парни на взводе, адреналин в крови гуляет, сопротивляемость организма и мозга повышена. Уйти, в принципе, можно. Уйти и оторваться не проблема – но дальнейшая работа в Царском Селе тогда, мягко говоря, весьма затруднится. На всякий случай Лесник прикинул партитуру жёстких действий. Юзеф сидел с крайне недовольным видом. Посмотрел на майора, на собровцев – с сомнением. Потом встал и медленно, держа руки на виду, пошёл в сторону Канюченко. Тот предостерегающе дёрнул пистолетом. Обер-инквизитор остановился в двух шагах от него и произнёс фразу – очень тихо, Лесник услышал, но не был уверен, что камуфляжники хоть что-то разобрали. Фраза была странная и в сложившихся обстоятельствах неуместная: – Фараон Тутанхамон страстно любил кабачковую икру. Через секунду Лесник все понял и с трудом сдержал ещё более неуместный смех. Канюченко на мгновение стал похож на лунатика, внезапно проснувшегося на узком и скользком карнизе. Впрочем, быстро пришёл в себя. |