Книга Деньги для киллера, страница 4 – Татьяна Полякова

Сонька в него бампером ткнулась и чертыхаться начала, но быстро успокоилась. То ли мужчина стал легче, то ли мы малость поднаторели, но вытащить его из машины и занести в дом оказалось не так уж сложно.

Вошли в кухню и положили его на пол. Голова его была как-то странно запрокинута, мне это не понравилось, но размышлять об этом времени не было. Я уже стояла у дверей, намереваясь бежать к соседу, когда Сонька вдруг позвала:

— Гретка, он мертвый.

— Что?

— Мертвый, говорю.

— Да не может быть, — охнула я. — Он же стонал, ты же слышала.

— Слышала. Отстонался.

Я села рядом с ней. Пульса нет, и лицо…

Да, лицо у него было, в общем, смотреть на него не хотелось.

— Слушай, может, он жив все-таки, много ты в таких делах понимаешь, ныла я.

Сонька убежала в комнату и вернулась с зеркальцем. Мы подставили его к самым губам мужчины и стали терпеливо ждать.

Ничего.

— Говорю тебе, он мертвый, — сказала Сонька, устало откидываясь к стене.

— О, Господи, чего же теперь делать-то?

— Дверь запереть, вот что.

— Зачем?

— Не знаю. Жутко. И окна зашторь.

Мне вдруг тоже сделалось жутко, я торопливо заперла дверь, зашторила окна и опустилась на пол рядом с Сонькой. Мы уставились на покойника. Из одежды на нем, кроме кожаного пальто, ничего не было. Теперь, при свете, мы могли его разглядеть и ужаснулись: кто-то над ним здорово поработал. На пальцы рук и ног смотреть было невозможно, мне стало нехорошо, я зажала рот рукой и бросилась в туалет.

Когда я вернулась оттуда, Сонька все еще сидела на коленях, прижавшись ухом к его груди и щупая, как в американском кино, артерию на шее. Увидев меня, подняла голову и сказала:

— Мертвее не бывает.

Верить в это не хотелось.

— Много ты понимаешь. Он ведь стонал.

— Стонал, — усмехнулась Сонька. — Сначала над ним всяко-разно измывались, потом голову разбили, или наоборот, что, в общем-то, неважно. Потом в землю зарыли, потом, правда, вырыли. Не выдержал человек, помер.

— Может быть… — начала я.

— Да заткнись ты. Это труп.

Я села рядом и заревела. Сонька тоже носом зашмыгала, потом спросила:

— Что делать-то будем?

Я пожала плечами:

— Пойду к Максимычу, в милицию звонить.

— Погодь. Торопиться некуда. Давай-ка покурим.

Мы закурили, поглядывая время от времени на труп, и Сонька предложила:

— Расскажи-ка мне эту историю, вроде как бы милиционеру.

Я рассказала. Сонька слушала внимательно, потом криво усмехнулась и заявила:

— Полное дерьмо.

Я пожала плечами.

— Менты нас в гроб вгонят.

Я покосилась на обезображенное тело и заметила:

— Менты еще полбеды.

Сонька зябко поежилась.

— Чего ж тогда?

— Откуда я знаю?

Сонька стала хмуриться и наливаться краской.

— Все ты… вечно тебе больше всех надо.

Видишь, люди что-то зарывают, и шла бы себе дальше, уж, наверное, они не рассчитывали на то, что какой-то придурок сразу вырывать начнет.

— Два придурка, — поправила я.

— Я не в счет. Это ты меня с толку сбила, вот спросонья и дала маху. Сиди теперь с покойником. Оторвут нам башку, как пить дать, и поделом… Ох, тяжко мне…

— Да заткнись ты! — прикрикнула я.

— Сама заткнись. Вляпались… ух, фашистское отродье! — буркнула Сонька.

— Жидовка недобитая… — парировала я.

Мы вздохнули и заскучали.

— Грет, — позвала через минуту Сонька.

— А?

— В милицию нельзя звонить.

— Тупому ясно.

— Что делать?

— Назад везти, — решилась я, — где взяли, туда и положим. И забудем.

— Не хочу я на кладбище, — запаниковала Сонька.

— Хорошо, давай у тебя в погребе зароем.

— Свинья ты все-таки, приволокла покойника…

— Да заткнись ты… Проверь у него карманы, может, узнаем, кто он.

— Зачем?

— А я откуда знаю?

— Вот всегда у тебя так, — проворчала Сонька.

Карманы были пусты. Я еще раз взглянула на покойника: цвет волос из-за крови не определишь, лицо разбито, ухо разорвано, отпечатки пальцев отсутствуют, тело в тех местах, где его можно было рассмотреть под синяками и ссадинами, без особых примет.

Если таковые и были, то мы их не увидели.

Более или менее уверенно можно было утверждать лишь, что это молодой мужчина.

Выходило, могила его останется безымянной.

— Ладно, — решилась я, — поехали.

— Может, попозже, — заскулила Сонька.

— Чем скорее мы от него избавимся, тем лучше.

— Ну и вляпались, ну и вляпались, — запричитала моя подружка и тут же совершенно другим голосом спросила:

— Медальон заметила?

А я-то надеялась, что обойдется. Как же…

— Заметила, — ответила я зло. На шее покойника на толстой витой цепочке висел медальон: в овале две сплетенные змеи. Работа тонкая, вещь оригинальная, и если мои скромные познания со мной шуток не шутят дорогая.

— Надо снять, — сказала Сонька с легкой грустью.

— Спятила? Убийцы не сняли… Значит, причина была. Вещица заметная.

— Я бедная женщина, и как я, по-твоему, смогу золото в землю зарыть?

— Сможешь.

— Что я, дура какая? Спрячем. В конце концов его переплавить можно. Золото, оно и в Африке золото, слышь, Гретхен? — не унималась Сонька Как-то мы должны компенсировать свои муки.

— У, крохоборка? — разозлилась я. — Что значит гены: за копейку удавишься.