Книга «Черная смерть». Спецназовец из будущего, страница 97 – Александр Конторович

— Но ведь его теперь нет? Значит, и приказ…

— Действует. На место убитого профессора пришел новый.

— И что теперь? Над… Леоновым всегда будет висеть этот топор?

— Пока сохраняется возможность его захвата противником — будет.

— И это значит, что вы…

— Буду стрелять. И требовать этого от других. Кроме тебя.

— Почему?

— Есть грань, которую не может преступить даже командир, отдавая приказ. Война ожесточила всех. Но даже и в жестокости есть граница, которую нарушать нельзя. После этого уже не сможешь оставаться прежним человеком. Будет машина, бездушный механизм для исполнения команд. Чем мы в этом случае станем лучше немцев? Я никогда не спрашивал тебя, кем был для тебя твой «дядя Саша»? Не хотел касаться этой темы, не мое это. Вот скажи мне, в него ты стала бы стрелять? В таких же условиях?

Марина молчала. Рука ее остановилась, и прутик упал на песок.

— Вот видишь? Сама эта мысль для тебя невыносима. А Леонов… ведь ты же узнала его там, в деревне?

— Таким образом, коллеги, на примере этого больного мы можем наблюдать процессы, возникающие после изменения курса лечения, — профессор Панков вытер испачканные мелом руки. — У кого-нибудь вопросы есть?

— Но, профессор, как вы можете объяснить столь быстрое изменение поведения человека? Ведь он лежал в коме почти полгода? Неужели этот процесс обратим? — сказал высокий, светловолосый врач, внимательно слушавший его доклад.

— Как видите, вполне. Просто не надо подавлять деятельность его собственного мозга.

— Павел Петрович, дорогой, но ведь он так и не вспомнил, что же происходило с ним в последние полгода? — поднялся со своего места профессор Великанов, директор института.

— Зато вспомнил все, что этому предшествовало. Как вы полагаете, профессор, стоят ли потерянные полгода тридцати лет жизни?

— Ну это же просто несопоставимо! Полгода и вся жизнь!

— Значит, игра стоит свеч.

— Ну что ж, — Великанов повернулся к присутствующим. — Раз нет других мнений, то я буду рекомендовать метод профессора Панкова для излечения больных, находящихся в аналогичном состоянии. Возражения есть?

Собравшиеся на доклад врачи молчали.

— Нет возражений. Павел Петрович, позвольте мне поздравить вас с выдающимся открытием!

— Командир! — толчок в плечо вырвал меня из объятий сна.

— А! Что там?

— Немцы переходят реку! Наши пулеметчики их валят, но там все время новые прут!

— Воды дайте!

Вылитый на сонную морду котелок с холодной водой мгновенно привел меня в адекватное состояние.

— Так… теперь еще раз и не торопясь.

— Пятнадцать минут назад немцы начали форсирование реки. На надувных лодках. Были замечены пулеметчиками. Они открыли огонь и потопили несколько лодок. В ответ противник тоже открыл ружейно-минометный огонь и приступил к массированному форсированию реки. Фрицы начали ремонт моста. — Ковальчук тоже поостыл и докладывал не торопясь.

— Это на здоровье. Пока они его починят… Наши потери?

— Пять человек, два пулемета.

— Противник?

— Трудно сказать… С полсотни точно, а там… — развел он руками.

— Обстановка на настоящий момент?

— За берег немцы зацепились. Подтягивают туда резервы. Готовят атаку.

— Ага. Готовят, значит? Ну и флаг им в руки… Командуйте пулеметчикам отход на следующий рубеж. Минометам дать несколько выстрелов по переправе — и тоже отход.

Я прошелся по позициям. Никто уже не спал, все были на ногах. Кто-то торопливо дожевывал сухарь, кто-то курил. Да… теперь между нами нет реки. Этот бой не будет таким легким. Одно утешало — танков у противника нет. Вот только их пушки… Пока они молчат — не видят цели. Что будет, когда немцы подойдут на прямую видимость?

Скользя подошвами по мокрой траве, матрос быстро спустился с холма.

— Товарищ главстаршина!

— Тихо ты! Не ори так, будто с тебя сняли последние ботинки! Чего там?

— Пушки!

— Да ну? Глядя, как ты торопливо бежал, я уж было подумал, что там сам ихний фюрер со всей камарильей! А тут… пушки… И сколько?

— Четыре штуки. Немцев человек пятьдесят.

— Снаряды?

— Два грузовика стоят. Фрицы их разгружают.

— Добро… Деревянко! Рули сюда!

Высокий нескладный матрос подбежал неожиданно легко и почти бесшумно.

— Слухай мене. Сдается мне, это те самые громыхалки, шо бабахали вчера весь день. Но пушки это немаленькие, и стреляют они не по соседней улице. Значит, что?

— Есть корректировщики.

— Ты правильно мыслишь! Вова, вы умнеете на глазах! К концу войны сможешь сдавать экзамен за профессора! И где мы имеем этих самых корректировщиков?

— Проводов отсюда мы не нашли. Скорее всего, у них есть рация.

— И где она есть, Вова?

— Там, откуда все видно, — на холме. А вторая здесь — у этих недобитков. — Деревянко показал рукой в сторону батареи.

— И что вытекает из твоих сложных рассуждений?

— Надо найти машину или мотоцикл с корректировщиками. Взять их в ножи, чтобы они прекратили свою вредительскую деятельность. И организовать налет по затылку их коллег.

— Вова, вы абсолютно правы! Один маленький момент! Кто у нас настолько хорошо знает немецкий язык, чтобы втереть очки этим фрицам?

— …

— Ты будешь хохотать, но и я тоже! Какое из этого будет резюме?

— Ну… корректировщиков брать надо все равно. Без них батарея слепа.

— Правильно! Только в процессе этого увлекательного занятия не испорти, пожалуйста, рацию!

— Постараюсь, командир!

— Не надо стараться! Вова! Надо сделать! Отбери себе троих спутников и действуй! Двух часов тебе хватит?

— Нет. Я только до холма за это время дойду. Четыре часа.

— И все это время те жлобы будут пулять почти что нашими снарядами по родным для нас людям? Три часа, и не торгуйся!

— Танк дашь?

— Кто тут жлоб, я вас спрашиваю? Бери… изверг…

Оба матроса подошли к лесу, стоявшему метрах в восьмистах от места их беседы. На опушке стоял трофейный танк. Опершись спиной о гусеницу, сидел лейтенант Рокотов. Голова его была перевязана, глаза закрыты.

— Товарищ лейтенант! — кашлянул Наливайко.

Рокотов открыл глаза.

— А? Это вы, старшина…

— Главстаршина, с вашего позволения… тут вот какое дело, товарищ лейтенант…