Онлайн книга «Аравийский рейд»
|
Восточное побережье Сомали, район города Эйл Через час дверь в нашу «камеру» распахивается. На пороге стоит Торбин, из-за его широкой спины выглядывает баклажановый черт с пулеметными лентами, метко окрещенный Стасиком «матросом с Авроры». Хорошенько разглядеть черты его лица на фоне коридорного полумрака не удается, зато отлично угадывается неплохое телосложение, видны грозно бегающие глазные белки и ряд огромных неровных зубов. – Двух помощников капитана и одного рулевого матроса просят подняться в ходовую рубку, – мрачно заявляет остолбеневшей публике Валерка. В гробовом молчании звучат робкие вопросы: – А что там? – Чего хотят-то?.. – Вахту сменить, – проталкивается он сквозь толпу. Попустив его, к выходу устремляются помощники Равиль Ишкильдин и штурман Владимир Липинский; за ними увязывается один из матросов, допущенных к вахте на руле. Дверь закрывается, гремят запоры, в коридоре стихают шаги. И Валера на некоторое время оказывается в центре внимания. – Куда идем-то? – Сколько их? – Что говорит капитан?.. – сыплются со всех сторон вопросы. Он спокойно и обстоятельно отвечает, делится впечатлениями и всем тем, что удалось узнать за прошедшую вахту… Мы с Величко внимательно слушаем товарища, не встревая в допрос. К чему? Позже он поделится с нами новостями, но в более подробном исполнении. Одного прибавляем, троих вычитаем. В итоге народу убавилось на два человека, а дышать легче не стало. Да еще ненавистный боцман о чем-то шепчется с электромехаником и беспрестанно дымит крепкими цигарками без фильтра, от которых в горле першит, как от взорванного фугаса. В томлении проходит час. В ближнем углу повар Литвак держится за сердце и глотает рыбьими губами остатки кислорода. – Шо, Марк Наумович, тяжко? – подбадриваю дядьку. – Держитесь. Им нужны деньги, а не наша смерть. – Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь! – кисло улыбается он в ответ. – Нам ничто не угрожает – вы правда так считаете? – Конечно. Ведь за мертвых не платят. Верно? – Очень хочу на это надеяться. Знаете, в прошлом годе мне так не понравилось сидеть взаперти! – Представляю… Нашу беседу прерывает скрежет открываемой двери. На пороге курчавый братишка с Авроры. Рядом второй помощник Ишкильдин – отыскивает в толпе нужные лица и называет фамилии. Уходят пятеро: электромеханик, радист, боцман, кок и матрос. За пару минут, что была открыта дверца, из коридора в помещение прорвалось немного свежего воздуха. Дышать становится полегче, тем более что нас осталось четверо. Поворачиваюсь к сидящему на корточках мотористу: – Вы где в прошлом году загорали? – А черт их знает. В какой-то бухте на рейде. Напротив городок рыбацкий, – шмыгает носом Ряба и цедит сквозь зубы: – Это что ж за напасть такая, а?! Хоть не выходи в море! Хоть на берег списывайся! Живешь себе спокойно, никого не трогаешь. Работаешь, делаешь людям добро. А тут бац, и… Переглядываемся с Торбиным и Величко. Они словно спрашивают меня: «Что за человек твой Рябов? Можно ли ему довериться?» «Можно», – отвечаю неприметным кивком. Стасик подходит к Юрию Афанасьевичу, протягивает сигарету: – Держи. А добро, брат, лучше делать в бронежилете и на пару с «Калашниковым». Иначе в нашем мире долго не протянешь. – И умоется кровью тот, – чиркает Валерка колесиком простенькой зажигалки, – кто усомнится в нашем миролюбии. Аминь… * * * Через несколько часов машина внизу затихает. Монотонный гул дизелей сменяют резкие звуки, идущие неприятными волнами по корпусу и переборкам, – это шумят якорные цепи. Сначала кормовая, минутой позже – носовая. – С приездом, граждане пассажиры, – невесело шутит Велик. – Интересно, где мы? – Может, у Сокотры? – без особой надежды предполагает Рябов. – А сколько топали после захвата? – Часов шесть. – Значит, у Сомали. Остров было видно – не вокруг же него вертелись… Мы прекрасно понимаем: «Тристан» в прибрежных водах, контролируемых пиратами. И все же говорим, рассуждаем, предполагаем… Скорее для того, чтобы нас окружали звуки, а не давящая тишина. – Так, друзья-сокамерники. Предлагаю начать обживать наш четырехместный номер, – поднимаюсь и осматриваю металлические стены. – Боле никого не выдергивают, смену не ведут, других не подселяют. Думаю, состав нашей компании уже не изменится… Помещение, в котором угораздило застрять, представляет собой подсобку с тремя промышленными холодильниками, стоящими плотным рядком у дальней стены. Левую стенку занимает стеллаж с парой огромных пустых бачков для варки бульонов и первых блюд; справа под потолком висит несколько шкафчиков – таких же пустых и бесполезных. Судя по всему, комнатушка числится за судовым поваром и на случай длительного автономного плавания забивается мясными тушами и прочим провиантом. Трогаю блестящую нержавейку холодильников; осматриваю пол, потолок, единственную лампу под продолговатым плафоном; проверяю на прочность стеллажи. Они как раз состоят из четырех горизонтальных полок – каждому выходит отдельная плацкарта. – Кушать хочется, – шмыгает носом Стасик и заглядывает в пустое нутро холодильника, словно там специально для него Литвак припрятал сочный бифштекс. Двигаю ногой бачок и растягиваюсь на третьей полке. Улыбаюсь в предвкушении очередного раунда незлобивых перебранок. Я хорошо знаю Торбина – он не удержится перед соблазном чуток подразнить капризного друга. Так и есть – Валера устроился полкой ниже и, не открывая глаз, бурчит: – Посидишь недельку-другую на диете – ничего с тобой не случится. – Мне калории нужны! Я, между прочим, еще расту. – В твоем возрасте растут только животы и раковые опухоли… Началось. Впрочем, лучше слушать беззлобный треп, чем маяться в опостылевшем безмолвии. * * * Третьи сутки мы обитаем в подсобке, по воле пиратов превращенной в судовую каталажку. Признаюсь, месяц, неделю или пару дней назад я не испугался бы мысли о подобной отсидке. Да что там – в глубине души я готовил себя и к худшим условиям. Однако ж реальность превосходит самые смелые фантазии. Как говорится, теория – одно, а практика – что угодно, но другое. Пищу за двое прошедших суток приносили дважды. И то, что приносили, пищей называлось с большим натягом. Сваренный на воде, пересоленный и чересчур пряный рис; без капли масла, зато сдобренный дурно пахнущей жидкостью, похожей на сок протухшей рыбы. После разносолов мастера Литвака этот «шедевр» местной кулинарии застревал ровнехонько посреди пищевода. Риса приносили в достаточном количестве, но опять же – ни хлеба к нему, ни кружки чая. Вместо чая «щедрые» пираты приволокли бидон с водой, стоявший отныне у двери. Крышку мы держали постоянно закрытой – слишком уж смердило в нашей каталажке. |