Онлайн книга «Аравийский рейд»
|
– Это хорошо. И о пленных, пожалуйста, не забывайте. – О пленных?! – хмурится Литвак. – Во-первых, эти темные личности таки сожрали весь наш рис. А во-вторых, как вам нравится «во-первых»? – Это отвратительно, Марк Наумович, но кормить их все-таки надо. – Хорошо. Вы меня уговорили. – Скажите, а для здоровых и свободных у вас найдется, что-нибудь… пожевать? – Конечно, Глеб Аркадьевич! Конечно! – срывается повар за «кулисы». Присаживаюсь напротив боцмана. Настала пора просветлить некоторые темные пятнышки, но сделать это нужно деликатно – как ни крути, а на палубу мы прорвались благодаря ему. С удовольствием откидываюсь на спинку стула и со спокойной доброжелательностью в голосе говорю: – Насколько я понимаю, вас вывели из подсобки для того… – Не меня одного, – очнувшись от раздумий, перебивает Шмаль. – Да-да, я знаю. Еще старпома и двух матросов. Скажите, вас четверых было достаточно, чтобы поднять якоря и запустить машину? Прихлебывая чай, он пожимает плечами: – Проще простого. И поднять, и запустить. И отойти от берега. – Пираты хотели выйти в открытое море? – А я почем знаю?.. Мож, и хотели отойти от греха подальше, когда вы на берегу заварили кашу. Из камбуза прибегает Литвак и ставит передо мной тарелочку с тремя беляшами, стакан чаю, сахар. – Спасибо, Марк Наумович. Бросаю в стакан сахар, неторопливо размешиваю ложечкой. Двигаю тарелку на середину стола. – Угощайтесь. Шмаль мотает бугристой лысой головой, трет ладонью воспаленные глаза. Устало вздыхает: – Спасибо. Сыт по горло вашей подозрительностью. – Послушайте, Анатолий Васильевич… – кусаю сочный беляш, – это не подозрительность. Это элементарное желание иметь предельно четкую позицию в отношении каждого члена экипажа. Вот и все. Согласитесь: будет честнее и лучше расставить все точки сейчас, а не ждать, когда это сделают за нас следователи. Помогите мне, если согласны. Он долго сверлит меня взглядом, потом лезет в карман за сигаретами, закуривает. Дымок тянется к открытому иллюминатору, за которым начинается новый день… – Чего ж ты хочешь услышать? – Знаете… – глотаю кусок и запиваю чаем, – до недавнего времени я на девяносто процентов был уверен в том, что главными сообщниками пиратов являетесь вы, Скобцев, Ишкильдин и Сульдин. Второй раз вижу смеющегося боцмана, поэтому замолкаю. – Той ночью мы приходили разбираться по факту махрового вредительства. И ты на нашем месте поступил бы так же. Он прав. Размышляя над причинами ночного визита, я и сам находил смягчающие обстоятельства для той четверки и оправдывал практически все их действия, кроме парочки сомнительных деталей. – Наверное, так и было. Темпераментные, эмоциональные люди частенько теряют над собой контроль: лезут в драку, хватаются за ножи… Но помнится, кто-то из вас в спокойном рассудке пообещал выбросить меня за борт, а в этом просматривается параллель со смертью Плотника. Не так ли? При упоминании покойного радиста боцман темнеет лицом, супит брови. И спрашивает осипшим голосом: – Что тебе про него наговорили? – Сказали, дескать, радист заболел где-то между Красным морем и Аденским заливом, – дословно передаю версию Рябова. – После захвата судна пиратами ему стало хуже, и команда потребовала поместить больного в отдельную каюту. А потом он попросту исчез. Поговаривают – выбросили за борт. – Брехня! – рубит воздух Шмаль. – Слег он от какой-то болячки за день до нападения пиратов – это точно. Обязанности радиста, действительно, перешли к капитану. А на стоянке в бухте началась чехарда… Настораживаюсь: – Какая чехарда? – Какая… Уводят, положим, тебя на работу – палубу драить иль отремонтировать освещение… А к вечеру возвращают в другую подсобку, к другим людям. И так каждый день. – То есть… как бы нет вразумительной картины – кто и где сидит. – Во-во. И сидит ли вообще. На третий день в голове каша и вообще перестаешь соображать… – Постойте-постойте, я слышал, что и в этот раз вас постоянно тасовали. – Точно – тасовали. Из-за этого было не понять, кто есть кто, покуда я этого гада на лодке не увидал под прожектором. Как увидал, так обо всем и догадался… – Вы о Кравце? – О нем, будь он неладен! На берегу-то вовсю пылало, когда нас вывели из застенков. Ведет меня, значит, их пиратский матросик вдоль правого борта к носовым якорям, а тут лодочка бормочет, лучиком по волне шарит. Смотрю – капитан наш, ну, форменное изваяние под бушпритом бригантины! Тут меня и прошибла догадочка. Подхожу я к щитку управления водяной палубной магистрали, достаю припрятанный там пистолетик и… – Дальнейшее мне известно. Стало быть, пока весь экипаж держали взаперти и лишь изредка выводили на работы, господин Кравец с радистом Антиповым имели полную свободу? – Во-во, ёкало-палкало!.. – повторяет боцман любимую присказку. – С нами иногда делили нары для видимости – шоб мы, значится, ничего не заподозрили. А в другое время творили свои черные делишки. Артема Андреевича – дружка маво сердешного – загубили!.. Ни дна им ни покрышки… Ну, вот и развязываются последние узелки этой запутанной истории; теперь, по крайней мере, многое выглядит правдоподобно. Плотник был пожилым человеком, и его дружба с боцманом – явление более логичное, чем приятельство с молодым Рябовым. «Гибель при странных и невыясненных обстоятельствах» была, конечно же, устроена капитаном, которому требовалось заменить несговорчивого Артема Андреевича своим преданным человеком. Впрочем, скоро этому «преданному» человеку предстоит встретиться с сотрудниками ФСБ, и встреча эта снимет последние вопросы. Посмеиваясь, задаю последний вопрос: – Пистолет для чего украли? – Не верил я вам. Покуда не увидел, как болтаетесь под пулями на трапе, – не верил. – Стало быть, неплохие из нас вышли актеры… Ранний завтрак и беседу с Анатолием Васильевичем прерывает шум в коридоре. – Глеб Аркадьевич! – влетает в кают-компанию второй помощник Ишкильдин. – Там… Там матрос Торбин просит вас выйти на ют. Оборачиваюсь: – Что случилось? – Катера. Три быстроходных катера на горизонте идут нашим курсом. Приближаются. – Опять эти темные силы… * * * Устроив пулемет на леерах ютовой площадки, Торбин стоит рядом и спокойно наблюдает за катерами. Подхожу, протягиваю раскрытую пачку сигарет. – Как аппарат? |