Книга Не жди, не кайся, не прощай, страница 7 – Сергей Зверев

Специальный режим, созданный для «курортников», действовал безотказно. Месяц, проведенный в душегубке, превращал зэков в хронических гипертоников и сердечников. Покорившиеся возвращались в лагерь на общие работы, где автоматически переводились в ранг доходяг. Самые упрямые умирали от инфарктов и инсультов, за что ответственности, естественно, никто не нес. Константина не устраивал ни первый вариант, ни второй. Он хотел остаться самим собой. Когда бы то ни было и где бы то ни было.

Сокамерником его оказался амбал с приплюснутым, как у гориллы, носом и бритым черепом, покрытым многочисленными шрамами. Звали его Рогач. На Константина он посмотрел с недоброй ухмылкой, после чего снова раскинулся на полу, оставив немного свободного пространства у нагретой стены.

– Переступишь через копыта или грабли, убью, – предупредил он таким тоном, будто речь шла о чем-то будничном. – Пожизненное мне так и так светит. Я на днях двух сявок красноперых замочил. Если станешь третьим, мне хуже не будет. Круче уже ничего не бывает, сечешь?

– Да, – коротко ответил Константин, опускаясь на корточки.

Через каких-нибудь тридцать минут голова у него раскалывалась от духоты, пот бежал по телу ручьями. Было страшно подумать о том, что ожидает его на протяжении десяти бесконечно длинных суток. Чтобы отвлечься, Константин принялся изучать надписи и рисунки, оставленные предшественниками на стенах. Доминировали изображения голых баб и половых органов. Традиционный мужской член с крылышками, шарообразные груди, волосатые вагины, выглядевшие так, как представлялось Константину в детстве.

Словесное творчество было более разнообразным. «Здеся я кормил мух, претерпел немало мук», – начертал некто, несомненно наделенный поэтическим даром. Другой стихотворец выцарапал четырехстрочное послание неизвестной женщине, обещая подарить ей звезду в обмен на то, что обычно со звездой рифмуется. Третий был лаконичен: «ПОЛПАЙКИ ЗА МИНЕТ».

Первобытные люди, подумал Константин, были куда ограниченнее. Рисовали своих мамонтов, а о крылатых членах и минетах даже не помышляли. Это значит, что баб у них было вдосталь, а жратвы в обрез. У кого что болит, тот о том и говорит.

На этом размышления оборвались, потому что Рогач соизволил снова обратить внимание на сокамерника.

– Ты ведь здесь тоже по мокрому делу? – поинтересовался он, не открывая глаз.

– Так в деле записано, – заученно ответил Константин.

Признаваться в совершенных преступлениях на зоне было не принято. Все тут называли себя оклеветанными и невинно осужденными. Рецидивисты, те открыто хвастались своими подвигами, а рядовые каторжане откровенничать не спешили. Своеобразный этикет позволял им отмалчиваться. Правда, в конечном итоге подноготная каждого вылезала наружу. За колючкой долго таиться невозможно. Здесь ты открыт как на ладони.

– Базарят, ты троих замочил? – спросил Рогач, почесывая причинное место.

– Сами нарвались, – буркнул Константин.

– Для начала неплохо, – одобрил Рогач. – Серьезная заява. Что ж в мастевые не подался? Западло?

– Мне для начала шестерить предложили. Не мой профиль.

– А на левой груди пр-рофиль Сталина-а, – неожиданно заорал Рогач, – а на правой Маринка-а-а-а, анфа-ас…

Ловко вскочив на ноги, он подошел к ведру, служившему парашей, и уселся на него верхом. Константин отвернулся. Один неосторожный взгляд в подобной ситуации расценивался как нездоровое любопытство.

– А ты, я вижу, парень с понятием, – хмыкнул Рогач после того, как издал несколько иных, нечленораздельных, но выразительных звуков.

Константин промолчал. Разговоры с сидящим на параше не возбранялись, но и не поощрялись. Возможно, Рогач пытался подловить Константина на какой-нибудь мелочи с далекоидущими последствиями. Осторожность и еще раз осторожность. Без нее на зоне – край.

Убедившись, что новый посиделец к болтовне не расположен, Рогач встал с ведра и вернулся на прежнее место. Лежа на спине, он занялся ловлей мух, носящихся по камере. Вскоре по полу ползало не менее дюжины цокотух с оборванными крыльями, а Рогач с маниакальной улыбкой следил за последней, благоразумно кружащейся под потолком. Его зрачки перемещались из стороны в сторону, повторяя виражи насекомого.

– Тебе она никого не напоминает? – спросил он.

– А тебе? – спросил в свою очередь Константин.

– Мне – да. Тебя.

Дождавшись, пока муха спикирует вниз, чтобы совершить бреющий полет над ведром с нечистотами, Рогач поймал ее молниеносным взмахом руки, зажал в кулаке и поднес к уху.

– Жужжит, что ни в чем не виновата, – доложил он, ухмыляясь. – Тебя за что в трюм опустили?

Очередная ловушка.

– Меня сюда доставили. – Константин особо выделил интонацией последнее слово. – Под конвоем.

– Ну доставили, – легко согласился Рогач. – Может, поручили узнать, что я да как? Так ты спрашивай, не стесняйся.

– Нечего мне у тебя спрашивать.

– А, так ты меня, типа, игнорируешь?

Оживившись, Рогач приподнялся с пола. Было слышно, как в его стиснутом кулаке надсадно зудит муха.

– Башка трещит, – сказал Константин, морщась. – Неохота мне разговаривать, Рогач. Вот ты ловишь мух, и лови на здоровье. А меня не надо. Не подловишь.

– Грамотно излагаешь, – одобрил Рогач. – Только не поможет это тебе, Роща. Тебя ко мне не случайно определили. Я тут пораскинул мозгами и вычислил расклад, за какие такие грехи ты в ШИЗО загремел. А все просто. Кум тебя с умыслом ко мне подсадил. Либо для того, чтобы ты ко мне в доверие втерся, либо чтобы я тебя, как эту муху…

Неожиданно размахнувшись, Рогач шмякнул несчастную муху об стену. Взлететь она не успела. Упала на пол, шевеля лапками в агонии. Покосившись на нее, Константин опустил голову на поднятые колени.

– Видал? – угрожающе спросил Рогач.

– Видал, – пробормотал Константин.

– И что скажешь?

– Скажу, что с кумом дел не имею, а мухи мне до одного места.

– До какого? – вкрадчиво осведомился Рогач.

Сорвись у Кости неосторожное слово, и угодил бы он в расставленную ловушку. Но Рощин вовремя спохватился и ответил безразличным тоном:

– До мозоли на левой пятке.

– Опять проскочил, – признал Рогач. – Но рано или поздно я тебя достану.

– Там видно будет.

– А уже ничего не будет видно. Совсем. Не выйдешь ты отсюда, фраерок. Здесь твоя могила.

Константин понял, что Рогач не преувеличивает, когда стремящееся к зениту солнце разогрело железную крышу до такой степени, что карцер превратился в парилку. Даже раздевшись до трусов, было невозможно выдерживать адскую жару. А на обед дали пересоленное гороховое пюре с вымоченной в рассоле тюлькой. Рогач поковырял в своей миске и бросил. Константин последовал его примеру. Понаслышке он знал, что обитателей ШИЗО поят только раз в сутки, выдавая по пол-литровой кружке воды на брата. Это при том, что вместе с потом из организма выходило жидкости раза в два больше.