Книга Одна тень на двоих, страница 63 – Татьяна Устинова

Данилов, отвлекшись от своих мрачных мыслей, смотрел и слушал с интересом.

— С удовольствием. — Щеки у Тани зажглись, и маленькие уши стали похожи на розовые раковины. Она взглянула на шефа, вытянувшего от любопытства шею, и отвернулась. — Когда хотите. Во сколько? Хорошо. Да, сейчас переключу.

Данилов успел еще удивиться, что кто-то из ее горячих поклонников спрашивает его, как она перевела звонок.

— Да, — сказал он, глядя, как мигает красная лампочка.

— Привет, Данилов, — поздоровалась трубка голосом Марка Грозовского, — что это ты вчера с торжественного мероприятия смылся?

Таня любезничала с Грозовским, проявил Данилов чудо сообразительности.

Его сотрудница и еще один старый друг. Если у них роман, значит, Таня могла рассказать Марку все, что угодно. И про Кольцова, и про Рижское шоссе.

Грозовский мог разгромить дом, мог подсунуть рубашку, когда приходил тем вечером за компьютером, мог ударить его машиной.

Грозовский, конкурент, умница, молодая акула, подходил на роль злодея идеально.

— Марк, что тебе нужно?

— Ничего, — удивился Грозовский, — я хотел сказать, что компьютер могу вернуть. Новый сотрудник мне не подходит.

— Почему? — Данилову наплевать было на его сотрудника. Он хотел знать, зачем Марку вообще понадобился компьютер, если через два дня он готов отдать его обратно.

— Он в первый же день вечером на рабочем месте стал пиво кушать, — сообщил Марк раздраженно, — мне это не подходит. У меня работа с материальными ценностями, причем с чужими. Уволил к фигам. Уступи сотрудника, Данилов.

— Сотрудницу могу, — сказал Данилов осторожно, — хочешь?

— Хочу, — засмеялся Грозовский, — вот сотрудницу я давно хочу, но она все что-то никак… У тебя на нее никаких личных видов не имеется? А то ты вчера Лиду кинул, смылся, странно даже.

— Видов не имеется. И Лида тут совсем ни при чем.

— Ни при че-ем? — протянул Марк. — А кто при чем?

При чем была одна Марта, которая врала ему так долго и так успешно, что он поверил в то, что с ней ему нечего бояться.

— Слушай, — продолжал Грозовский, становясь озабоченным, — вчера что-то про тебя разговоров было много, и все говорили, что ты какой-то странный. Что у тебя вид больной и вообще черт знает что с тобой творится. Это из-за чего? Из-за того дома, что ли?

— Марк, откуда ты знаешь про дом?

— Что?

— Ты прекрасно все слышишь. Откуда ты знаешь про дом? Про него никто и ничего знать не должен. От кого ты узнал?

— Данилов, это не имеет никакого значения, и если тебе неприятно…

— Мне приятно. От кого ты узнал про дом?

— Да не имеет это значения!

— Для меня имеет.

— Тогда точно не скажу.

— От Тани?

Марк вздохнул.

— Ну, конечно. От кого же еще! Мы в понедельник ходили в «Маму Зою», она мне и рассказала, что ты мрачный и хмурый, потому что у тебя дом разгромили. А дом не простой, а золотой. Тимофею Кольцову принадлежит. Вот и все. Ты ее теперь уволишь?

«Таня знала про дом, — подумал Данилов быстро. — Откуда она узнала, что его разгромили?» Он никому не говорил.

— Когда ты ходил с ней в «Маму Зою»? Вечером ты у меня компьютер брал и про дом уже все знал.

— Обедали мы там, — ответил Марк, усмехнувшись, — Шерлок Холмс хренов. Обедали. В два начали, в три закончили. С ужинами пока не идет. Я наступаю, она обороняется. Нет, правда, тебе наплевать и ты на нее личных видов не имеешь?

— Что это за ерунда, что я плохо выгляжу?

— Все так говорили. Вроде у тебя с работой проблемы, и вообще ты какой-то странный. Я помалкивал, конечно. Я хоть и конкурент, но мы с тобой все-таки в одной школе учились. А сейчас решил, что надо тебе про это сказать. Может, ты отдохнуть куда съездишь… Тарасов вон по три раза в год отдыхает.

— Тарасов музыкальный гений.

— Ни фига он не гений! Мы с тобой такие же гении, как Тарасов.

— Ты тоже по три раза в год отдыхаешь?

— Я по одному, — объявил Грозовский весело, и все больше на реке Волхов. Как-то с Волховом у меня лучше получается, чем с Индийским океаном. Вот ты прославишься, Данилов, возьмешь меня к себе на работу, а то ведь совсем пропаду.

Где он был утром в субботу, думал Данилов, слушая болтовню Грозовского в трубке и чувствуя себя отвратительно от того, что думает об этом. Как узнать, где он был? Как проверить, если он скажет, что мирно спал дома? И Веник спал, и Грозовский спал, и Знаменская оперировала в Кардиоцентре, и все это было вранье.

Жалкое, неуклюжее, глупое вранье. Как Мартино про ребенка.

Так и не спросив про субботнее утро, Данилов попрощался с Грозовским и позвонил Лиде. Просто так позвонил, чтобы напакостить Марте и доказать себе — хоть на три минуты, — что в его жизни ничего не изменилось.

Лида была вялой, грустной и тоже сообщила ему, что он вчера «плохо выглядел», — сговорились они, что ли!

— Меня Олежка домой отвез, — сообщила она и деликатно зевнула, — после того, как ты бросил. С тобой невозможно, Данюсик. Ты стал какой-то ужасный. Раньше ты был не такой. Ты был чу-удный, до-обрый. Помнишь, как в Большом театре я уронила кошелек, а ты нашел?

— Нет, — сказал Данилов. Он и вправду не помнил.

Что-то туманное опять проплыло в голове, когда она сказала про кошелек.

Она потеряла, а он нашел.

Марта сказала, что, если бы она уронила помаду, он подобрал бы ее и сунул в карман… Подобрал бы и сунул в карман.

Нет, ничего не вспоминалось.

— Пойдем куда-нибудь сегодня?

— Я не могу пока, — отказался Данилов виновато, — у меня сейчас работы полно. Я позвоню тебе, как только станет полегче.

— Когда же? Через неделю? — спросила Лида с мягкой насмешкой.

— Нет, — заторопился Данилов, — конечно, раньше. Дня через… два. Ладно?

— Ну хорошо, — согласилась она. — Мама тебе передает привет, а Светлана Сергеевна вчера сказала, что мечтает о внуках, представляешь?