Книга Иногда полезно иметь плохую память, страница 42 – Анна Малышева

— Да я вовсе не утверждаю, что он убил мужика. Ладно, пусть твой Женя не убийца, а всего-навсего банальный врун и насильник, я не возражаю. От этого его образ отнюдь не становится светлее. А кое-что стало еще темнее…

Какого черта он перестал носить кольцо? Когда он надевал его в последний раз?

— Когда? — задумалась Юлька. — Постой-ка… Ну, во дворе, возле моей работы…

— В день убийства?

— Точно. А когда я была у него дома, будь проклят тот день, кольца не было. И когда он пришел ко мне — тоже…

— Какие делаем выводы? — спросил Макс. — Он что же, перестал носить кольцо сразу же после убийства?

— Выходит, так…

— Интересно… Это должно быть как-то связано… — пробормотал Макс. — Вот что я думаю: придется тебе, душа моя, пообщаться с его отцом.

Юлька замахала руками.

— Спятил?! — страшным голосом зашептала она. — Это что же — мне опять туда идти?!

Да я помру, если снова окажусь в том доме!

— Не занимайся самовнушением, — строго сказал Макс. — Помереть ты не должна. А выяснить про кольцо — обязана.

— Кому это я обязана?!

— Науке, — веско заключил Макс, и Юлька совсем сникла. — Наука, — Макс принялся вдохновенно бегать по комнате, — наука нуждается в изучении таких патологий, как твоя. Ты сама не понимаешь, насколько у тебя занятный случай. Я ведь уже начал писать историю твоей болезни.

— Мерзавец, — прошипела Юлька. — Где? Покажи?

— Вот. — Макс полез в карман, достал оттуда скрученную в трубочку школьную тетрадку и гордо протянул Юльке. — Знаешь, как я все это назвал? «Девушка, которая не могла дышать»!

Юлька схватила тетрадку, пролистала исписанные страницы и зло посмотрела на Макса:

— Опозорить меня захотел? Зачем ты написал про изнасилование?

Макс только пожал плечами:

— Я должен быть объективным… Таковы законы психоанализа. А ты не дуйся! И вообще мы с тобой все не правильно делаем.

— Ты точно делаешь все не правильно, — зашипела она. — Твой дурацкий психоанализ приносит мне только вред. Где обещанная польза?!

— Ты несешь сущую ересь! — возмутился Макс. — На Западе за сеанс психоанализа люди платят бешеные бабки, а ты отказываешься лечиться даром. Я, если хочешь, занимаюсь тобой из чистого милосердия. Потому что иначе твой комплекс сожрет тебя как личность.

— Это ты меня жрешь как личность! Ты и твои дурацкие советы! Я больше туда не пойду!

И вообще — не могу я больше слышать ни о кольце, ни об анализе… Знаешь, лучше уходи, а то я сорвусь и наговорю кучу гадостей про тебя и про твоего разлюбезного Фрейда.

— Неизвестно, что меня уязвит больше, — вздохнул Макс. — Ну что ж, раз ты настроена так серьезно, я, пожалуй, уйду… Уйду, но не надейся, что ты так просто избавишься от меня!

Юлька вытолкала Макса за дверь и вернулась к себе.

Макс постоял на лестнице, хотел было шумно, чтоб Юлька услышала, вздохнуть, но передумал. Спустился по лестнице, вышел во двор и направился к подворотне, выходящей на бульвар. Ему нужно было зайти в булочную, купить хлеба к ужину. Так он мирно шел, насвистывая все громче и веселее, пока на подходе к перекрестку ему на плечо не опустилась чья-то тяжелая рука.

Макс перестал свистеть и резко обернулся.

Перед ним стоял здоровенный парень в распахнутой кожаной куртке. Макс поморщился и удивленно вскинул брови.

— Что случилось? — поинтересовался он.

— Закурить не будет? — мрачно спросил парень.

Макс полез в нагрудный карман за сигаретами, одновременно раздумывая над несколькими вопросами: где он видел этого парня и не сказать ли ему, чтобы он шел подальше, и сколько сейчас может быть времени, и не закрылась ли уже булочная… Из всех этих вопросов он определенно смог ответить только на один: парня он видел на лестнице возле Юлькиной квартиры. Это совсем не порадовало Макса, но он все же протянул мрачному детине помятую сигарету, выуженную из кармана.

Парень взял сигарету, повертел ее и бросил на землю.

— Дерьмо, — коротко изрек он. Макс на мгновение остолбенел. — И сам ты дерьмо.

— Ну ты… — начал было Макс, готовясь сказать нечто язвительное и вместе с тем изысканное, чтобы убить парня наповал, но тут же получил короткий и чувствительный удар под дых. Скорчившись, пытаясь перевести дыхание, Макс ясно понял одно: происходит нечто дикое и непонятное, его, Макса, бьют возле родного дома. Он выпрямился и в свою очередь нанес парню довольно бестолковый и плохо направленный удар, на который парень среагировал довольно странно — повернулся и бросился бежать. Макс был поражен его отступлением куда больше, чем нападением: он дрался первый раз в жизни. Рядом с ним остановилась патрульная машина. Из нее вылезли двое милиционеров и направились к Максу.

— Дрался? — лениво произнес старший и по званию, и по возрасту.

Макс только помотал головой.

— Так. Молчим, значит, — заметил старший. — Документы!

Документов у Макса не оказалось. Ему бы и в голову не пришло запасаться ими, чтобы сходить за хлебом.

— Почему без документов? — спросил старший. Не иначе как сам черт надоумил Макса, но он ответил милиционеру на чистом английском языке;

— Ай донт епик рашен.

— Что? — удивился старший. — Отвечай, дрался? А ну дыхни!

Это требование возмутило Макса, и он храбро продолжал:

— Ай донт андестенд ю.

— Так, набрался, — заметил милиционер, внюхиваясь для вида в младенчески невинное дыхание Макса. — Идем в машину!

Этого Макс не вынес, и его ответы стали куда менее международными.

— Фак ю! — раздалось на бульваре. Милиционер повернулся к своему напарнику, и тот, понизив голос, заметил:

— Он же тебя посылает по-английски!

— Ах так?! Оскорбление властей?!

Макса схватили за рукав, и он, следуя уже закрепившемуся рефлексу, нанес милиционеру удар — второй в своей жизни удар по живому человеку. Человек от этого пострадал куда меньше, чем сам Макс, которого, наряду с угрызениями совести, стали мучить куда более материальные ощущения: ему заломили руки за спину, пару раз дали по голове, и вокруг Макса стало совершенно темно.

Очнулся он тоже в темноте. Темнота неприятно пахла, подрагивала, шумела, и, прислушиваясь к этим звукам, Макс понял, что он находится в машине, а машина куда-то едет.

Кроме того, он выяснил источник окружающей его беспросветной тьмы — на голове у него был черный матерчатый мешок, и это от него так отвратительно пахло.

"Что мне могут пришить? — соображал он. — Шел по бульвару без документов? Ладно, согласен, шел. Дрался? Нет, буду отрицать. Что еще?