Книга Друзья до смерти, страница 14 – Неле Нойхаус

— Понятно. — Боденштайн откашлялся. — А на чем основаны подозрения Паули, что подкуплены сотрудники разных министерств?

— Якобы есть копии служебной переписки между агентством Бока и подкупленными чиновниками. Я, правда, ничего такого никогда не видел.

— А чем выгодно строительство дороги фирме Бока? — осведомилась Пия. — Они ведь только подготовили экспертное заключение.

— Агентство — лишь одно из подразделений холдинга Бока, — ответил Зибенлист. — Паули все досконально раскопал. К этому холдингу относятся фирмы, занимающиеся строительством дорог, подземными и надземными работами, разметкой и оградительными сооружениями. Уже несколько лет эти дочерние фирмы получают все заказы Келькхайма и Кенигштайна, поскольку при каждом открытом тендере предоставляют самые выгодные условия.

— А вот это действительно интересно, — сказал Боденштайн.

— Мы разбили бы их одним ударом, если бы смогли это доказать, — возразил Зибенлист. — Но теперь, боюсь, уже не сможем бороться. Улли во время скандала предупредил всех участников, и, я полагаю, уничтожители документов трудятся вовсю.

— Кого конкретно подозревал Паули? — прервал его Боденштайн.

— Прежде всего Захариаса, а еще Георга Шэфера — руководителя строительной службы округа Майн-Таунус, и Карстена Бока, возглавлявшего агентство Бока.

— Почему во вторник вечером вы еще раз заходили к Паули? — захотел знать Боденштайн.

Зибенлист замялся.

— Я хотел с ним поговорить, спокойно.

— О чем?

— Ну, все о том же вечере в понедельник.

— Но вы Паули сказали, что он вас шантажирует какой-то старой историей. — Боденштайн заметил, что тот испугался. — Скажите, о чем шла речь?

— Ах, это дела давно минувших дней. — Зибенлист старался сохранить спокойствие, однако его пальцы так сжимали бокал с сидром, что костяшки побелели. — Улли все не так понял. Я только поначалу сильно разозлился.

— Насколько сильно? — спросила Пия.

— Что вы имеете в виду? — Он сердито посмотрел на нее.

— Были ли вы настолько в ярости, чтобы убить его?

— Я бы вас попросил! — Зибенлист был шокирован. — Я всю жизнь ненавижу физическое насилие. Для меня насилие — это не решение.

Пия заметила, как дрожат его пальцы.

— Это для многих людей не решение, — улыбнулась она. — Но часто людям, попавшим в передрягу, кажется, что другого решения нет. Например, когда их жизни угрожают забытые грехи юности.

Пот ручьем лился по жирным щекам Зибенлиста.

— Расскажите нам о своем разговоре с Паули во вторник вечером, — потребовал Боденштайн. На лице его собеседника явственно читалось, что он сожалеет о каждом сказанном слове. — Чем вам угрожал Паули, что вы так разозлились?

— Речь об одном недоразумении, — неохотно ответил Зибенлист. — Это было в 1982 году. Я даже не знаю отчего, но он всегда не мог мне простить, что я выиграл выборы в председатели НСК. Он еще тогда заявил, что я плел против него интриги. Улли всегда считал себя гонимым, мучеником и жертвой клеветы. На самом деле он просто ничего не добился.

— Но вы добились, — вставила слово Пия. — Вас уважают в городе, вы председатель производственников Келькхайма, главный менеджер зарекомендовавшего себя мебельного предприятия. Маленький скандальчик, даже если он вызван событиями двадцатичетырехлетней давности, вам бы определенно повредил, не так ли?

У Зибенлиста глаза на лоб вылезли.

— Я ничего не сделал Улли, — произнес он. — Я только поговорил с ним, и все. Когда я уезжал, он был еще в высшей степени живым.

— Куда вы уехали?

— К себе в офис. Мне надо было оформить пару сделок и совершенно не хотелось футбольного шума.

— Есть свидетели?

— До десяти была уборщица, потом я остался один.

Боденштайн и Пия обменялись взглядом, от которого у Зибенлиста опять выступил пот.

— По нашим данным, господин Паули умер примерно в 22:30, — сказала Пия. — Вы были злы на него и в этот вечер его навещали. И у вас нет алиби на тот момент, когда было совершено преступление.

— Но это же полная ерунда, — вмешался Флетман. — Мы были друзьями, просто у нас имелись разногласия. У многих гораздо больше оснований желать его смерти.

— У кого, например?

Флетман задумался на минуту.

— Я не хочу никого скоропалительно обвинять, — он мельком взглянул на Зибенлиста. — Ситуация была весьма напряженной, эмоции захлестывали, каждый мог ляпнуть что-то, чего и не думал вовсе.

— Как Конради, который сказал, что с удовольствием помочился бы на могилу Паули? — спросил Боденштайн.

— Именно. — Флетман поправил очки. — Это же полная чушь!

— Возможно, — уклончиво ответил Боденштайн, глядя, как приближается официантка с заказом. — Но с учетом того, что на следующий день Паули убивают, подобное заявление невольно воспринимается иначе.

Флетман с удовольствием приступил к еде, а у Зибенлиста, казалось, аппетит отшибло, и он почти не притронулся к тарелке.

Бенке и Катрин Фахингер тем временем опросили множество соседей на Рорвизенвег, которые либо смотрели футбол, либо сидели у себя в садиках. Никто ничего не слышал и не заметил ничего необычного. Тем не менее некоторые из них подтвердили слова Эрвина Шварца и Эльзы Маттес о том, что у Паули постоянно что-то происходило. Они уже притерпелись к шуму постоянно приезжающих и отъезжающих мопедов и автомашин, к лаю собак, к постоянно припаркованным на улице автомобилям, к громкому смеху и крикам — так что, даже если во вторник ночью что-нибудь и случилось, никто не увидел бы в этом ничего необычного. Хендрик Келлер, автор статьи в «Таунусском обозрении», рассказал Остерману, что вечером в воскресенье оказался на террасе кафе «У веселого крестьянина» за соседним столиком с бургомистром и случайно, поскольку никто не старался говорить тише, стал свидетелем разговоров Функе с его друзьями. Они сначала ждали Норберта Захариаса, а потом начали ужинать без него. Функе высказал предположение, что бывший главный строитель заболел в преддверии судебного разбирательства с природоохранными организациями, а кто-то высказал опасение, что Захариас еще может изменить свою точку зрения. На что третий возразил, что проблема не в Захариасе, и гораздо важнее, чтобы Паули помолчал до суда, по крайней мере, хоть какое-то время.

— У Захариаса нет алиби, — подытожила Пия. — В «Золотом льве» сказали, что он ушел около десяти.

— И в данный момент создается впечатление, что Захариас мог потерять в этой истории больше всех, — добавил Остерман.

— Мне тоже так кажется. — Боденштайн кивнул и взглянул на часы. — Навещу-ка я его.

— А нам что делать? — спросила Пия.

— Вы с Бенке поезжайте в бистро Паули, оно сейчас должно быть открыто.