Онлайн книга «Валькирия в черном»
|
Соло виолончели… Открыв боковую дверь в зал, Катя увидела оркестр очень близко. А ближе всех – пожилой виолончелист в третьем ряду струнных. – Виолончель, темп! Отстаете! Не сметь мне халтурить! Тут надо либо на полную – либо никак! Он зря разорялся, этот дирижер – высокий, немного нескладный, растрепанный, одетый так, как никто не одевался в пролетарском Электрогорске, – в рубашке с лондонской Бонд-стрит, с платиновыми запонками и в моднейшем галстуке. Он зря разорялся, оркестр на своей последней репетиции показывал класс. – Чешете зрителям яйца, ублажаете, а должны потрясать! Темп, мать вашу! Ну, дорогие мои, это же я… вот я весь перед вами… это же моя музыка, первое исполнение симфонии… Я хочу, чтобы вы играли то, что я написал! Темп, темп, темп! Ритм сломался и рассыпался… – Почему на репетиции посторонние? Кто вас пустил? Михаил Пархоменко обернулся к дверям. Оркестр еще продолжал играть, но каждую партию – скрипок, виолончели, духовых, ударных – вразнобой. Полковник Гущин шел по проходу между кресел. Не сразу, но Пархоменко его узнал. Они встречались прежде, подумала Катя. Ну да, ну да, конечно… – Вы ко мне? – К вам, Михаил, пора нам поговорить. – Но у меня репетиция. – Прервитесь. – А с какой стати мой оркестр должен прекращать репетицию? У нас выступление на носу, мы готовим новую вещь. Мою вещь. – А с такой стати, что я снова по вашу душу, как видите, – полковник Гущин повернулся к притихшему оркестру и объявил зычно: – Извините, но на сегодня это все. Я здесь, чтобы допросить вашего работодателя в связи с убийством Гертруды Архиповой. – Я не работодатель. – Но это же ваш частный оркестр. И орете вы на них, как на крепостных. Музыканты начали собираться. – Это такой стиль общения, тут никто ни на кого не обижается. – Да? Они вам, хозяину, тоже в ответ кричат – мать твою, маши чаще своей палкой дирижерской? – Что вам угодно? – Для начала сядем, вы человек еще молодой, а я пожилой, – полковник Гущин сел в кресло в первом ряду. Катя устроилась рядом. Михаил Пархоменко остался стоять. – Нет смысла ходить вокруг да около, сестра Гертруды нам все рассказала. – Гущин говорил с младшим братом покойного банкира так, словно расстались они вчера, а ведь с момента их последней встречи (после событий на кипрской вилле) минуло немало времени. – И опираясь на эти показания, я могу задержать вас прямо сейчас в качестве подозреваемого в убийстве Гертруды Архиповой. – Что за бред? – Но мотив-то веский, мотив налицо. Состояли вы с девушкой в близких отношениях, а потом вам дали от ворот поворот. – Это вам ее сестра разболтала? – Михаил наконец-то сел. – Нам ведь с ней казалось, что мы все держим в строгой тайне – я от своих домашних, она от матери и бабки, но от этой мелюзги, от сестриц ее, видно, ничто не скроешь. Ладно, не отрицаю, у меня был с ней роман. Даже нет, это банально сказано. Я ее любил. Эта девушка, она как цветок, как прекрасная роза. Я бы женился на ней. – Видимо, она эти ваши планы не разделяла. Она бросила вас. – Она бы все равно ко мне вернулась. Потом. – Или это вы захотели вернуть ее вот таким способом. Чтобы уже никогда ничьей не была. – Послушайте, на юбилее отравили не только Гертруду, но и ее сестер, и тетю Адель. Для чего мне столько смертей? О том, что старуха Архипова не отравлена, а лишь заработала сердечный приступ, он, кажется, не знает. Или делает вид, чтобы нас запутать. Но как он ее называет… тетя Адель… Так просто, по-домашнему, а ведь между ними стоят убийства. Катя следила за допросом, но решила не вмешиваться, лишь отмечать для себя вот такие странности. – Кто вас разберет на этой вашей семейной войне, – вздохнул притворно полковник Гущин. – Одно другое тянет. Я вообще удивлен, как у вас что-то могло возникнуть с этой девушкой. Как она вас в постели не зарезала за своего убитого отца. – С этого и начались наши с ней отношения. – С того, что она пыталась вас зарезать? – Нет. С того, что я попытался донести до нее правду об убийстве Бориса. – А вы знаете правду? – Думаю, да. Михаил Пархоменко сказал это очень просто, как само собой разумеющееся. – Да ну, вот новость, – усмехнулся Гущин. – Сколько раз вас допрашивали? Сколько раз лично я беседовал с вами? И все пустышку мы тянули на этих допросах. «Не знаю, не видел, не помню, брат мне ничего не говорил» – это же ваши слова. Все эти годы вы повторяли одно и то же, и вдруг нате вам. Правда. С чего это вам в откровенность сейчас со мной пускаться? – С того, что моей девочки больше нет. Все, что составляло радость моей жизни, ее смысл, все потеряно. – Три месяца отношений, и уже смысл всей жизни? – Она росла на моих глазах. Я всегда ее любил. Думал – вот она, моя невеста. Михаил Пархоменко скрестил на впалой груди худые руки. – И что это за правда? За брата своего Александра, покойного, покаялись, что ли, перед ней и простили ее семье его смерть? – Вот-вот, с этого все и началось. С очевидных вещей, тогда, три года назад, когда застрелили Бориса на проспекте Мира. А за год до этого между ним и моим братом началась та свара из-за денег и собственности, когда рухнула их дружба. А ведь они были не только компаньоны, но и друзья детства, друзья со школы, об этом вы знаете? – Об этом я как раз знаю. Но когда почти миллиард на кону, как вышло в их случае, о какой дружбе речь? – Вот-вот, вы во все это сразу поверили, вы убедили себя – вы, полиция. Ну как же, все свидетели наперебой твердили: кто мог заказать Бориса, конечно, мой брат Саша, такие деньги… такие суды-арбитражи, такой дележ… – Вся эта их судебно-финансовая история в трех томах уголовного дела. – Да, наверное, вы много накопали, и конфликт между моим братом и Борисом сумели доказать, как веский мотив. Но вы не учли одного, того, что знаю я. – И что же вы знаете? – Мой брат не убивал Бориса Архипова. – Ну, естественно, его и близко к проспекту Мира в тот день не было, мы его алиби под микроскопом изучали, – Гущин хмыкнул. – Полный ажур. На это есть такая вещь, как заказ. – Мой брат не заказывал того убийства. Послушайте меня, – Михаил Пархоменко повысил голос, – вы вломились сюда, сорвали мне репетицию, так слушайте, что я скажу. Это самое я пытался донести и до моей девочки, до Гертруды. Мой брат не заказывал убийства ее отца. Я это знаю, спросите, откуда? Потому что я его брат. Он этого не делал. |