Онлайн книга «Дельфийский оракул»
|
О книгах тут заботятся. Ну, хотя бы о книгах… бумаги брошены на столе, словно их забыли, пожелтевшие страницы выдают, что забыты они уже очень давно – год или два или – сто лет. Это место словно погрузилось в сон. – Здравствуй, деточка, – скрипучий голос заставил ее обернуться. Саломея не сразу различила фигуру, скрывавшуюся в тени полок. – Совсем выросла! Она узнала этого человека сразу, хотя прежде совсем не помнила о нем. – Степан?! – имя ей удалось «поймать» не сразу. – Степан Игнатьевич! Он и прежде выглядел старым и даже древним. Ходил, опираясь на трость. Прихрамывал сразу на обе ноги, но притом – умудрялся быть сразу и везде. В саду, попивая кофе с нелюдимым садовником. В кухне, отпуская шуточки, и толстолицая повариха краснела от этих шуток, смысл которых стал понятен Саломее лишь сейчас. В гараже… в бильярдной… в библиотеке… везде, где возникала какая-нибудь проблема. А проблемы Степан Игнатьевич улаживал легко. Он улыбался щербатой своей улыбкой, приглаживал седые усы и говорил что-то – не важно, что именно, но самая страшная беда вдруг переставала быть бедой. – Степан Игнатьевич! Как же я рада вас видеть! – А я уж до чего рад! Он мало изменился. Не постарел, скорее, стал тоньше, суше. И трость та же, полированная, с металлическим набалдашником в виде растопыренной птичьей лапы. Черный пиджак кажется слишком большим для него. Высокий воротник рубашки прикрывает морщинистую шею. Седые усы истончились. И глаза поблекли. – Красавицей стала, – сказал Степан Игнатьевич. – Я же обещал, что так и будет. Ты присаживайся, не бойся, тут еще можно обитать. На библиотеку меня хватает. Кресла и правда были чистыми, и даже обивка их – полосатый шелк – выглядела почти новой. Саломея тайком провела пальцем по ткани. Гладкая и холодная, как раньше. – Не думала, что вы все еще работаете. – Ну как работаю. Скорее, живу здесь. Приглядываю. Уточнять, за кем и чем он приглядывает, Степан Игнатьевич не стал. А Саломея не спросила его, куда подевались все остальные – кухарка, садовник, мрачностью и обликом своим напоминавший сказочного людоеда; горничные и щеголоватый улыбчивый шофер. Да мало ли было в доме людей? Много. Но Саломея о них забыла, и люди исчезли. А с исчезновением Степана Игнатьевича погибнет и дом. – Шиповник нынче одолел, – пожаловался он, накрыв ладонями навершие трости. – Его руки, полупрозрачные, тонкие, походили теперь на эту птичью лапу. – Розы-то Лидии Анатольевны погибли, за хозяйкой следом, а шиповнику – что сделается? Растет и растет. Совсем спасу не стало! Я уж предлагал его выкорчевать, но Илья Федорович не разрешили. Астры, помните, ваша матушка передавала? Тоже живы и цветут… Хотите взглянуть? Саломея хотела. Она не помнила, чтобы матушка «передавала» астры или вообще хоть что-то, да и сомневалась, что в оранжерее сыщется место для столь простых цветов. А они есть – и живы. Степан Игнатьевич шел медленно, хромота его за эти годы усилилась, и Саломее стало стыдно, что она потревожила покой старого человека. – Помните, вы вон там, в кустах, прятались? – Он вывел ее на террасу, за которой начинался сад. Некогда ухоженный, сейчас он разросся и одичал. Поникли ветви деревьев, набросив влажную вуаль тени на кусты, лужайки и развалины клумб. – А наш Борис делал вид, что сердится. Делал вид? Саломее помнится иное… – Он был добрейшей души человеком. Четверых дочерей имел… – И что с ним случилось? – Ушел, – Степан Игнатьевич открыл стеклянную дверь. – Давно. Когда Федор Степанович с Ильей Федоровичем поругались. Тогда многих уволили. Сад подобрался вплотную к дому. Неряшливый, дикий, он забросил на участок сети из плетей винограда и пустил вьюнок по каменному парапету. – Норов у Федора Степановича больно горячий был. Долго они потом помириться не могли! Перед самым несчастьем только, когда Лидия Анатольевна занемогла. Узкая тропинка вела в глубь сада, туда, где драгоценным камнем в зелени древесной оправы стояла оранжерея. – И теперь вот… запустеваем. – Степка! – крик донесся со стороны оранжереи. – Степка, ты кого притащил?! Голос был женским и каким-то неприятным. – Степка, иди сюда немедленно! – Простите уж, – Степан Игнатьевич церемонно поклонился, – но Алиса Сергеевна не любят ждать. – И ты иди сюда! Не вздумай от меня бегать! «Бегать» Саломея и не думала. Она сошла с тропы и, наклонившись, с удовольствием коснулась высокой влажной травы. Мягкие колоски скользнули по ладони, и ромашка оставила на коже россыпь желтой пыльцы. – Что ты там делаешь?! Степка, кто это? – Саломея, – представилась Саломея, избавляя Степана Игнатьевича от необходимости объясняться. – Меня Илья пригласил. – Элис. На вид ей было чуть за двадцать. Высокая, но не настолько, чтобы выделяться в толпе. Стройная, но не до истощенности. С идеальной формы бюстом, с идеальной же формы ногами. Белоснежное бикини подчеркивало золотистый оттенок ее кожи. И никаких веснушек… – А вы ему кто? – Она внимательно разглядывала Саломею, явно не зная, стоит ли воспринимать ее появление как угрозу или же следует проявить дружелюбие и заручиться ее поддержкой – на всякий случай. – Друг. Элис фыркнула, похоже, не верила она в такую дружбу. – А я – невеста, – она решила обозначить правила игры. – Отдыхаю вот… медитирую! Судя по расстеленному на земле покрывалу, крему для загара и свежему номеру «Вог», Элис банально загорала, но постеснялась в этом признаться. – И тут – вы! – добавила она. – Извините, Алиса Сергеевна. Мы не думали причинить вам беспокойство. – Ты вообще думать не умеешь, – огрызнулась Элис. – Чаю нам принеси. И не сюда, а в… в голубую гостиную! Ясно? Ничего не может! Старый уже. На пенсию пора… чего тащишься еле-еле? Рысью побег! Она покраснела – не то от злости, не то от жары, и Саломея испытала острое желание влепить этой дурочке пощечину. Степан Игнатьевич удалялся неторопливым шагом и почти не хромал. Элис замолчала. Саломее тоже было нечего сказать. – Если вы не возражаете, я прогуляюсь по саду, – произнесла она, когда молчание стало уж и вовсе неприличным. – Здесь где-то есть цветы, которые посадила моя мама… – Цветочки – там, – Элис с готовностью указала на оранжерею. – Которые остались. А я пойду переоденусь. К чаю! Она подхватила покрывало, крем и белое теннисное платьице, брошенное на траву. После ухода Элис в саду стало тихо. Жужжали пчелы, тучками вилась мошкара. Пахло травой, землей и розами, огромный куст их приник к стеклу оранжереи, словно заглядывал внутрь. |