Онлайн книга «Джузеппе Бальзамо. Том 2»
|
– Герцог де Ришелье! Этому имени суждено было произвести в тот вечер сенсацию. Оно так подействовало на барона, что он поднялся с кресла и пошел к двери, не веря своим ушам. Однако, не дойдя до двери, он заметил в сумерках коридора де Ришелье. – Герцог!.. – пролепетал он. – Да, дорогой друг, герцог собственной персоной, – любезно отвечал Ришелье. – Это вас удивляет, особенно после оказанного вам недавно приема. Однако в этом нет ничего необычайного. А теперь прошу вашу руку! – Господин герцог! Вы слишком добры ко мне. – Ты с ума сошел, мой дорогой! – проговорил старый маршал, протягивая Николь трость и шляпу и поудобнее усаживаясь в кресле. – Ты погряз в предрассудках, ты городишь вздор… Ты не узнаешь своих, насколько я понимаю. – Однако, герцог, мне кажется, что оказанный мне тобою третьего дня прием был настолько многозначителен, что трудно было бы ошибиться, – отвечал взволнованный Таверне. – Послушай, мой старый добрый друг, третьего дня ты вел себя, как школьник, а я – как педант, – возразил Ришелье. – Мы друг друга не поняли. Тебе хотелось говорить – я хотел освободить тебя от этого труда. Ты был готов сказать глупость – я мог ответить тебе тем же. Забудем все, что было третьего дня. Знаешь, зачем я к тебе приехал? – Разумеется, нет. – Я привез тебе роту, о которой ты меня просил, король дает ее твоему сыну. Какого черта! Должен же ты улавливать тонкости; третьего дня я был почти министром: просить было бы с моей стороны неудобно; сегодня я отказался от портфеля и опять стал прежним Ришелье: было бы нелепо, ежели б я не попросил за тебя. И вот я попросил, получил и принес! – Герцог! Неужели это правда?.. Такая доброта с твоей стороны?.. –..вполне естественна, потому что это долг друга… То, в чем отказал бы министр, Ришелье добывает и дает. – Ах, герцог, как ты меня порадовал! Так ты по-прежнему мой верный друг? – Что за вопрос! – Но король!.. Неужели король согласился оказать мне такую милость?.. – Король сам не знает, что делает; впрочем, возможно, я ошибаюсь, и он, напротив, прекрасно это знает. – Что ты хочешь этим сказать? – Я хочу сказать, что у его величества, может быть, есть свои причины доставить неудовольствие графине Дю Барри. Возможно, именно этому ты обязан оказанной тебе милостью еще более, нежели моему влиянию. – Ты полагаешь? – Я в этом совершенно уверен. Ты ведь, должно быть, таешь, что я отказался от портфеля из-за этой дурочки. – Так говорят, однако… – Однако ты в это не веришь, скажи откровенно! – Да, должен признаться… – Это означает, что ты полагал, что у меня нет совести. – Это означает, что я считал тебя человеком без предрассудков. – Дорогой мой! Я старею и люблю хорошеньких женщин, только когда они принадлежат мне… И потом, у меня есть кое-какие соображения… Впрочем, вернемся к твоему сыну. Очаровательный мальчик! – Он в очень скверных отношениях с Дю Барри, которого я встретил у тебя, когда так неловко явился с визитом. – Мне это известно, поэтому-то я и не министр. – Ну вот еще! – Можешь не сомневаться, друг мой! – Ты отказался от портфеля, чтобы доставить удовольствие моему сыну? – Если я тебе скажу правду, ты не поверишь; он тут ни при чем. Я отказался потому, что требования семейки Дю Барри начинались с изгнания твоего сына, и не известно еще, какими бы нелепостями они могли закончиться. – Так ты поссорился с этими ничтожествами? – И да, и нет: они меня боятся, я их презираю, – они это заслужили. – Это благородно, но неосторожно. – Почему ты так думаешь? – Графиня в фаворе. – Скажите, пожалуйста!.. – презрительно уронил Ришелье. –Как ты можешь так говорить! – Я говорю как человек, чувствующий шаткость положения Дю Барри и готовый, если понадобится, подложить мину в подходящее место, чтобы разнести все в клочья. – Если я правильно понял, ты оказываешь услугу моему сыну, чтобы уколоть семейство Дю Барри. – В большой степени – ради этого, твоя проницательность тебя не подвела; твой сын служит мне гранатой, я хочу поджечь с его помощью… А кстати, барон, нет ли у тебя еще дочери? – Есть… – Молодая? – Ей шестнадцать лет. – Хороша собой? – Как Венера. – Она живет в Трианоне? – Так ты с ней знаком? – Я провел с ней вечер и целый час проговорил о ней с королем. – С королем? – вскричал Таверне; щеки его пылали. – С королем. – Король говорил о моей дочери, о мадмуазель Андре де Таверне? – Он с нее глаз не сводит, дорогой мой. – Неужели? – Тебе это не по душе? – Мне?.. Ну что ты!.. Напротив! Король оказывает мне честь, глядя на мою дочь.., но… – Но что? – Дело в том, что король… –..распущен? Ты это хотел сказать? – Боже меня сохрани дурно отзываться о его величестве; он имеет право быть таким, каким ему хочется быть. – В таком случае что означает твое удивление? Неужели ты мог вообразить, что король не будет влюбленными глазами смотреть на твою дочь? Ведь мадмуазель Анд-ре – само совершенство! Таверне ничего не ответил. Он пожал плечами и глубоко задумался. Ришелье следил за ним испытующим взглядом. – Что же! Я догадываюсь, о чем ты думаешь, – продолжал старый маршал, подвигая свое кресло поближе к барону. – Ты думаешь, что король привык к дурному обществу.., что он якшается со всяким сбродом, как выражаются у Поршеронов, и, следовательно, не станет заглядываться на благородную девицу, полную целомудренной чистоты и невинной любви, что он не заметит это сокровище, полное грации и очарования… Ведь он способен только на непристойные разговоры, пошлые подмигивания да ухаживания за гризетками. – Решительно, ты великий человек, герцог. – Почему? – Потому что ты все верно угадал, – молвил Таверне. – Однако признайтесь, барон, – продолжал Ришелье, – давно пора нашему властелину перестать заставлять нас, знатных господ, пэров и друзей короля Франции, целовать плоскую и грязную руку куртизанки низкого происхождения. Пора было бы вернуть нам наше достоинство. Ведь он начал с Шатору, урожденной маркизы старинного рода; потом ее сменила Помпадур, дочь и жена откупщика; после нее он опустился до Дю Барри, прозванной попросту Жаннеткой; как бы ей на смену не явилась кухарка Мариторна или пастушка Гатон. Это унизительно для нас, барон. Наши каски украшены короной, а мы склоняем головы перед этими дурами. |