Онлайн книга «Двадцать лет спустя»
И, взяв со стола бланк патента, она заполнила его и подписала. – Это, конечно, прекрасная и щедрая награда, ваше величество, – сказал д’Артаньян, взяв его с поклоном. – Но все непрочно в этом мире, и человек, впавший в немилость у вашего величества, может завтра же потерять эту должность. – Чего же вы хотите еще? – спросила королева, краснея от того, что ее так хорошо разгадал этот человек, такой же проницательный, как и она сама. – Сто тысяч ливров, которые должны быть выплачены этому бедному капитану в тот день, когда его служба станет неугодна вашему величеству. Анна колебалась. – А ведь парижане обещали, по постановлению парламента, шестьсот тысяч ливров тому, кто выдаст им кардинала живого или мертвого, – заметил д’Артаньян, – живого – чтобы повесить его, мертвого – чтобы протащить его труп по улицам. – Вы скромны, – сказала на это Анна Австрийская, – вы просите у королевы только шестую часть того, что вам предлагает парламент. И она подписала обязательство на сто тысяч ливров. – Дальше? – сказала она. – Ваше величество, мой друг дю Валлон богат, и поэтому деньги ему не нужны. Но мне помнится, что между ним и господином Мазарини была речь о пожаловании ему баронского титула. Припоминаю даже, что это было ему обещано. – Человек без рода, без племени! – сказала Анна Австрийская. – Над ним будут смеяться. – Пусть смеются, – сказал д’Артаньян. – Но я уверен, что тот, кто над ним раз посмеется, второй раз уже не улыбнется. – Дадим ему баронство, – сказала Анна Австрийская. И она подписала. – Теперь остается еще шевалье, или аббат д’Эрбле, как вашему величеству больше нравится. – Он хочет быть епископом? – Нет, ваше величество, его удовлетворить легче. – Чего же он хочет? – Чтобы король соблаговолил быть крестным отцом сына госпожи де Лонгвиль. Королева улыбнулась. – Герцог де Лонгвиль – королевской крови, ваше величество, – сказал д’Артаньян. – Да, – сказала королева. – Но его сын? – Его сын… наверное, тоже, раз в жилах мужа его матери течет королевская кровь. – И ваш друг не просит ничего больше для госпожи де Лонгвиль? – Нет, ваше величество, так как он надеется, что его величество, будучи крестным отцом этого ребенка, подарит матери не менее пятисот тысяч ливров, предоставив, конечно, при этом его отцу управление Нормандией. – Что касается управления Нормандией, то на это я могу согласиться; но вот относительно пятисот тысяч ливров не знаю, – ведь кардинал беспрестанно повторяет мне, что наша казна совсем истощилась. – С разрешения вашего величества мы вместе поищем денег и найдем их. – Дальше? – Дальше, ваше величество? – Да. – Это все. – Разве у вас нет четвертого товарища? – Есть, ваше величество: граф де Ла Фер. – Чего же он требует? – Он ничего не требует. – Ничего? – Ничего. – Неужели есть на свете человек, который, имея возможность требовать, ничего не требует? – Я говорю о графе де Ла Фер, ваше величество. Граф де Ла Фер не человек. – Кто же он? – Граф де Ла Фер – полубог. – Нет ли у него сына, молодого родственника, племянника? Мне помнится, Коменж говорил мне о храбром юноше, который вместе с Шатильоном привез знамена, взятые при Лансе. – Вы правы, ваше величество, у него есть воспитанник, которого зовут виконт де Бражелон. – Если дать этому молодому человеку полк, что скажет на это его опекун? – Он, может быть, согласится. – Только может быть? – Да, если ваше величество попросит его. – Это действительно странный человек! Ну что же, мы подумаем об этом и, может быть, попросим его. Довольны вы теперь? – Да, ваше величество. Но вы еще не подписали… – Что? – Самое главное: договор. – К чему? Я подпишу его завтра. – Я позволю себе доложить вашему величеству, что если ваше величество не подпишет этого договора сегодня, то после у вас, пожалуй, уже не найдется для этого времени. Умоляю ваше величество написать под этой бумагой, написанной целиком, как вы видите, рукой Мазарини: «Я согласна утвердить договор, предложенный парижанами». Анна была захвачена врасплох. Отступать было некуда: она подписала договор. Но здесь оскорбленная гордость королевы бурно прорвалась наружу: она залилась слезами. Д’Артаньян вздрогнул, увидев эти слезы. С того времени королевы стали плакать, как обыкновенные женщины. Гасконец покачал головой. Слезы королевы, казалось, жгли ему сердце. – Ваше величество, – сказал он, становясь на колени, – взгляните на несчастного, который у ваших ног; он умоляет вас верить, что одного знака вашей руки достаточно, чтобы сделать для него возможным все. Он верит в себя, верит в своих друзей; он хочет также верить и в свою королеву, и в доказательство того, что он ничего не боится и не хочет пользоваться случаем, он готов возвратить Мазарини вашему величеству без всяких условий. Возьмите назад, ваше величество, бумаги с вашей подписью; если вы сочтете своим долгом отдать их мне, вы это сделаете. Но с этой минуты они ни к чему вас не обязывают. И д’Артаньян, не вставая с колен, со взглядом, сверкающим гордой смелостью, протянул Анне Австрийской все бумаги, которые добыл у нее с таким трудом. Бывают минуты (так как на свете не все плохое, а есть и хорошее), когда в самых черствых и холодных сердцах пробуждается, орошенное слезами только что пережитого глубокого волнения, благородное великодушие, которого уже не могут заглушить расчет и оскорбленная гордость, если его с самого начала не одолеет другое, враждебное, чувство. Анна переживала подобную минуту. Д’Артаньян, уступив собственному волнению, совпадавшему с тем, что происходило в душе королевы, совершил, сам того не сознавая, искуснейший дипломатический ход. И он тотчас же был вознагражден за свою ловкость и за свое бескорыстие – смотря по тому, что читателю угодно больше в нем оценить: ум или доброту сердца. – Вы правы, – сказала Анна, – я вас не знала. Вот бумаги, подписанные мною, я даю их вам добровольно. Ступайте и привезите ко мне скорее кардинала. – Ваше величество, – сказал д’Артаньян, – двадцать лет тому назад (у меня хорошая память) за такой же портьерой в ратуше я имел честь поцеловать одну из этих прекрасных рук. |