Онлайн книга «Двадцать лет спустя»
– Говорите, – сказал монах и присел в ногах кровати, потому что его внимание было уже привлечено таким необычным началом. – Ах, – воскликнул умирающий с порывом долго скрываемого и наконец прорвавшегося страдания, – я старался заглушить угрызения совести двадцатью годами доброй жизни. Я отучил себя от жестокости, привычной для того, кто проливал кровь. Я никогда не жалел своей жизни, если представлялся случай спасти жизнь тем, кто находился в опасности. Я сохранил не одну человеческую жизнь взамен той, которую отнял. Это еще не все. Деньги, которые я приобрел, состоя на службе, я роздал бедным; я стал усердно посещать церковь; люди, прежде избегавшие меня, привыкли ко мне. Все меня простили, некоторые даже полюбили. Но я думаю, что бог не простил меня, и каждую ночь встает передо мною тень этой женщины. – Женщины! Так вы убили женщину? – воскликнул монах. – И вы тоже, – воскликнул палач, – употребили это слово, которое постоянно звучит у меня в ушах: «убили»! Значит, я убил, а не казнил. Я убийца, а не служитель правосудия! И он со стоном закрыл глаза. Монах, без сомнения, испугался, что он умрет, не открыв больше ничего, и поспешил сказать: – Продолжайте, я еще ничего не знаю. Когда вы окончите свой рассказ, мы – бог и я – рассудим вас. – О отец мой! – продолжал палач, не открывая глаз, словно он боялся увидеть что-то страшное. – Этот ужас, который я не в силах победить, усиливается во мне в особенности ночью и на воде. Мне кажется, что рука моя тяжелеет, будто я держу топор; что вода окрашивается кровью; что все звуки природы – шелест деревьев, шум ветра, плеск волн – сливаются в плачущий, страшный, отчаянный голос, который кричит мне: «Да свершится правосудие божье!» – Бред, – прошептал монах, качая головой. Палач открыл глаза, сделал усилие, чтобы повернуться к молодому человеку, и схватил его за руку. – Бред! – повторил он. – Вы говорите: бред! О нет, потому что именно вечером я бросил ее тело в реку, потому что слова, которые шепчет мне совесть, – те самые слова, которые я повторял в своей гордыне. Будучи орудием человеческого правосудия, я возомнил себя орудием небесной справедливости. – Но как это случилось? Расскажите же, – попросил монах. – Однажды вечером ко мне явился человек и передал приказ. Я последовал за ним. Четверо других господ ждали меня. Я надел маску, и они увели меня с собой. Мы поехали. Я решил отказаться, если дело, которого от меня потребуют, окажется несправедливым. Проехали мы пять-шесть миль в угрюмом молчании, почти не обменявшись ни одним словом. Наконец они показали мне в окно небольшого домика на женщину, которая сидела у стола, облокотившись, и сказали мне: «Вот та, которую нужно казнить». – Ужасно! – сказал монах. – И вы повиновались? – Отец мой, она была чудовищем, а не женщиной. Говорят, она отравила своего второго мужа, пыталась убить своего деверя, бывшего среди этих людей. Она незадолго перед тем отравила одну молодую женщину, свою соперницу, а когда она жила в Англии, по ее проискам, говорят, был заколот любимец короля. – Бекингэм! – воскликнул монах. – Да, Бекингэм. – Так она была англичанка, эта женщина? – Нет, она была француженка, но вышла замуж в Англии. Монах побледнел, отер свой лоб и встал, чтобы запереть дверь на задвижку. Палач подумал, что он покидает его, и со стоном упал на кровать. – Нет, нет, я здесь, – поспешно подходя к нему, произнес монах. – Продолжайте. Кто были эти люди? – Один был иностранец, – кажется, англичанин. Четверо других были французы и в мушкетерской форме. – Их звали?.. – спросил монах. – Я не знаю. Только все они называли англичанина милордом. – А эта женщина была красива? – Молода и красива. О, прямо красавица! Я словно сейчас вижу, как она молит о пощаде, стоя на коленях и подняв ко мне бледное лицо. Я никогда не мог понять потом, как я решился отрубить эту прекрасную голову. Монах, казалось, испытывал странное волнение. Он дрожал всем телом. Видно было, что он хочет задать один вопрос и не решается. Наконец, сделав страшное усилие над собой, он сказал: – Как звали эту женщину? – Не знаю. Как я вам сказал, она была два раза замужем, и, кажется, один раз в Англии, а второй – во Франции. – И она была молода? – Лет двадцати пяти. – Хороша собой? – Необычайно. – Белокурая? – Да. – С пышными волосами, падавшими на плечи, не так ли? – Да. – Выразительный взор? – Да, она могла, когда хотела, смотреть так. – Необыкновенно приятный голос? – Откуда вы это знаете?.. Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смертельно побледневшего монаха. – И вы убили ее! – сказал монах. – Вы послужили оружием для этих низких трусов, которые не осмелились убить ее сами! Вы не сжалились над ее молодостью, ее красотой, ее слабостью! Вы убили эту женщину? – Увы! – ответил палач. – Я говорил вам, отец мой, что в этой женщине под ангельской наружностью скрывался адский дух, и когда я увидел ее, когда я вспомнил все зло, которое она мне сделала… – Вам! Что же такое она могла вам сделать? – Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с нею из монастыря. – Твой брат бежал с ней? – Да. Мой брат был ее первым любовником. Она была виновна в смерти моего брата. Не глядите на меня так, отец мой. Неужели я так тяжко согрешил и вы не простите меня? Монах с трудом справился со своим волнением. – Да, да, – сказал он, – я прощу вас, если вы мне скажете всю правду. – Все, все! – воскликнул палач. – Тогда говорите. Если она соблазнила вашего брата… вы говорите, она соблазнила его… если она была виновна, да, вы так сказали, она была виновна в его смерти, тогда, – закончил монах, – вы должны знать ее девичье имя. – О боже мой, боже мой, – стонал палач, – мне кажется, что я умираю! Дайте скорее отпущение, отец мой, отпущение! – Скажи ее имя, – крикнул монах, – и я отпущу тебе твои грехи! – Ее звали… господи, сжалься надо мной, – шептал палач, падая на подушку, бледный, в смертельном трепете. – Ее имя, – повторял монах, наклоняясь над ним, словно желая силой вырвать у него это имя, если бы тот отказался назвать его, – ее имя, или ты не получишь отпущения! Умирающий, казалось, собрал все свои силы. Глаза монаха сверкали. – Анна де Бейль, – прошептал раненый. |