Онлайн книга «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 3»
|
Со вчерашнего вечера он был так занят этой девушкой, что не мог думать ни о чем другом; со вчерашнего вечера его воображение украшало ее всеми прелестями, которых у нее не было; словом, он, король, у которого было столько неотложных дел, которого призывало столько женщин, со вчерашнего вечера посвятил все минуты своей жизни, все биения своего сердца единственной мечте. Поистине, это было слишком. И так как негодование короля заставило его позабыть обо всем, в частности о присутствии де Сент-Эньяна, то оно изливалось в самых неистовых ругательствах. Правда, де Сент-Эньян забился в уголок и лишь оттуда наблюдал за грозой. По сравнению с королевским гневом его собственное разочарование казалось ему ничтожным; он только боялся, как бы этот гнев не обрушился на него. В самом деле, король вдруг перестал расхаживать по комнате и, устремив на Сент-Эньяна разгневанный взгляд, произнес: – А ты, де Сент-Эньян? Де Сент-Эньян сделал движение, которое обозначало: «Что вы хотите сказать, государь?» – Да, ты оказался таким же дураком, как и я, не правда ли? – Государь… – пролепетал де Сент-Эньян. – Ты попался на эту грубую шутку? – Государь, – заговорил де Сент-Эньян, начав дрожать всем телом, – пусть ваше величество не гневается: вашему величеству известно, что женщины – существа несовершенные, созданные для зла; следовательно, требовать от них добра невозможно. Король, питавший глубокое уважение к своей личности и начинавший постигать искусство владеть своими страстями, которое он сохранил на всю жизнь, – король понял, что роняет свое достоинство, проявляя столько горячности по такому ничтожному поводу. – Нет, – живо сказал он, – нет, ты ошибаешься, Сент-Эньян, я не сержусь; я только восхищаюсь той ловкостью и смелостью, которые были обнаружены этими двумя девицами, а больше всего удивляюсь я тому, как глупо положились мы на голос своего сердца, имея возможность разузнать все подробности. – О, сердце, государь, сердце! Этому органу следует предоставить только его физические функции, отняв от него все функции моральные. Признаюсь, увидев, что сердце вашего величества так сильно занято этой… – Занято? Мое сердце? Ум – может быть; что же касается сердца… то оно… Людовик снова заметил, что, желая прикрыть один фланг, он готов обнажить другой. – Впрочем, – прибавил он, – мне не за что упрекать эту малютку. Я же знал, что она любит другого. – Виконта де Бражелона, да. Я ведь предупреждал ваше величество. – Ты прав, но не ты был первый. Граф де Ла Фер просил у меня руки мадемуазель де Лавальер для своего сына. Ну, раз они любят друг друга, я обвенчаю их, как только Бражелон вернется из Англии. – Узнаю все великодушие короля. – Довольно, Сент-Эньян, довольно об этом, – остановил его Людовик. – Да, позабудем обиду, государь, – покорился придворный. – К тому же это будет нетрудно, – отвечал король со вздохом. – И для начала я напишу на эту троицу хорошенькую эпиграмму. Я озаглавлю ее: «Наяда и Дриада»; это доставит удовольствие принцессе. – Действуй, де Сент-Эньян, действуй, – прошептал король. – Ты прочитаешь стихи, это меня развлечет. Все это пустяки, Сент-Эньян, пустяки, – прибавил король с видом человека, которому трудно дышать. Когда король оправился и ему удалось придать своему лицу выражение ангельского терпения, в дверь постучал камер—динер. Де Сент-Эньян почтительно отошел в сторону. – Войдите, – сказал король. Камердинер приоткрыл дверь. – Что случилось? – спросил Людовик. Камердинер показал записку, сложенную треугольником. – Для его величества, – сказал он. – От кого? – Не знаю, письмо было передано одним из дежурных офицеров. По знаку короля лакей подал письмо. Король подошел к свече, вскрыл письмо, прочитал подпись и не мог удержаться от восклицания. Сент-Эньян, почтительно отошедший в сторону, тем не менее все видел и слышал. Он подбежал к королю. Король отпустил лакея движением руки. – Боже мой! – произнес король, читая письмо. – Ваше величество нездоровы? – спросил де Сент-Эньян. – Нет, нет, Сент-Эньян, читай! И король подал ему письмо. Глаза де Сент-Эньяна жадно устремились к подписи. – Лавальер! – воскликнул он. – О, государь! – Читай, читай! И де Сент-Эньян прочел: «Государь, простите мне мою назойливость, главное же, простите несоблюдение этикета в этом письме; но оно кажется мне более спешным и более неотложным, чем какая-нибудь депеша; итак, я позволяю себе обратиться с письмом к вашему величеству. Я вернулась к себе, разбитая горем и усталостью, государь, и умоляю ваше величество дать мне аудиенцию, на которой я скажу моему королю всю правду. Луиза де Лавальер». – Что скажешь? – спросил король, отбирая письмо у Сент-Эньяна, совершенно озадаченного тем, что он прочитал. – Что я скажу? – повторил де Сент-Эньян. – Что ты об этом думаешь? – Не знаю. – А все-таки? – Государь, малютка почуяла грозу и испугалась. – Чего испугалась? – удивился Людовик. – Гм! У вашего величества есть тысяча причин сердиться на автора или на авторов этой злой шутки, а память вашего величества, обращенная в недобрую сторону, служит вечной угрозой для человека, проявившего неосторожность. – Я другого мнения. – Король видит лучше меня. – Вот что я вижу в этих строчках: горе, принуждение… Особенно если вспомнить некоторые подробности сцены, разыгравшейся у принцессы… Словом… Король не договорил. – Словом, – подхватил Сент-Эньян, – ваше величество хотите дать аудиенцию. Вот что для меня ясно. – Я сделаю больше, Сент-Эньян. – Что именно, государь? – Возьми плащ… – Но, государь… – Ты знаешь, где комната фрейлин принцессы? – Конечно. – И знаешь, как туда проникнуть? – Нет, этого я не знаю. – Но все-таки ты знаком там с кем-нибудь? – Поистине, вы, государь, – источник счастливых мыслей. – Ты кого-нибудь знаешь? |