Онлайн книга «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 4»
|
– О-о-о! – воскликнул д’Артаньян, ударяя себя в грудь, которая зазвенела, как пустая кираса. – Это невозможно, Планше. – Видите ли, – с чувством продолжал Планше, – так как вы худеете у меня… – Ну? – То я совершу что-нибудь страшное. – Как? – Да, да. – Что ж ты сделаешь, скажи! – Разыщу того, кто печалит вас. – Ну вот, теперь ты говоришь о каких-то печалях. – Да, у вас есть печаль. – Нет, Планше, нет. – Уверяю, что у вас есть печаль и от нее вы худеете. – Я худею? Ты уверен в этом? – На глазах… Малага!.. Если вы будете худеть и дальше, я возьму рапиру и проткну грудь господину д’Эрбле. – Что? – воскликнул д’Артаньян, подскочив на кресле. – Что вы сказали, Планше? Почему в вашей лавочке вдруг вспомнили господина д’Эрбле? – Хорошо, хорошо! Сердитесь, если вам угодно, проклинайте, если хотите, но – черт возьми! – я знаю то, что знаю. После этого второго выпада Планше д’Артаньян сел в такой позе, чтобы не упустить ни одного движения достойного бакалейщика, то есть облокотился на колени и вытянул шею по направлению к собеседнику. – Ну-ка, объяснись, – сказал он, – как мог ты произнести такое страшное кощунство, как мог ты поднять оружие на господина д’Эрбле, твоего прежнего господина, моего друга, духовное лицо, мушкетера, ставшего епископом? – Я поднял бы оружие на родного отца, когда вижу вас в таком состоянии. – Господин д’Эрбле – дворянин. – Мне все равно, будь он хоть трижды дворянин. Из-за него у вас черные мысли, вот что я знаю. А от черных мыслей худеют. Малага! Я не хочу, чтобы господин д’Артаньян исхудал у меня в доме. – Черные мысли из-за господина д’Эрбле? Объяснись, пожалуйста, объяснись. – Уже три ночи подряд вас мучает кошмар. – Меня? – Да, вас, и во сне вы повторяете: «Арамис, коварный Арамис!» – Я говорил это? – тревожно спросил д’Артаньян. – Говорили, честное слово! – Ну так что же? Ведь ты знаешь поговорку, друг мой: всякий сон – ложь. – Нет, нет! Вот уже три дня, как, возвращаясь домой, вы каждый раз спрашиваете: «Ты видел господина д’Эрбле?» или же: «Ты не получал писем на мое имя от господина д’Эрбле?» – Что же тут странного, если я интересуюсь своим дорогим другом? – ухмыльнулся д’Артаньян. – Это, конечно, вполне естественно, но не до такой степени, чтобы из-за этого уменьшаться в объеме. – Планше, я потолстею, даю тебе честное слово. – Хорошо, сударь, принимаю ваше обещание, так как знаю, что ваше честное слово священно… – Мне больше не будет сниться Арамис. – Прекрасно!.. – Я больше не буду спрашивать у тебя, получены ли письма от господина д’Эрбле. – Превосходно. – Но объясни мне одну вещь. – Говорите, сударь… – Я человек наблюдательный… – Я это отлично знаю… – Сейчас ты произносил странное ругательство… Я его никогда от тебя не слышал. – «Малага!» – хотите вы сказать? – Да. – Я всегда так ругаюсь, с тех пор как стал лавочником. – Но ведь так называется сорт изюма. – Я ругаюсь так, когда я взбешен. Если я сказал «малага!» – значит, я перестал владеть собой. – Но прежде я не слыхал от тебя ничего подобного. – Это правда, сударь. Меня научили. И, произнося эти слова, Планше подмигнул так хитро, что д’Артаньян внимательно взглянул на него. – Эге! – протянул он. Планше повторил: – Эге! – Вот как, вот как, господин Планше! – Ей-богу, сударь, – сказал Планше, – я не похож на вас, я не люблю предаваться размышлениям. – Напрасно. – Я хочу сказать – не люблю скучать, сударь. Жизнь так коротка, почему же ею не пользоваться? – О, да ты эпикуреец, Планше! – А почему же мне не быть им? Руки у меня ловкие, пишу ли я или отвешиваю сахар и пряности; ноги крепкие, танцую я или гуляю; желудок отменный, и ем хорошо и перевариваю; сердце не очень заскорузло… словом, сударь… – Словом, Планше? – Да вот… – протянул лавочник, потирая руки. Д’Артаньян положил ногу на ногу. – Планше, друг мой, вы меня огорошили. Вы предстаете предо мной в совершенно новом свете. Планше, польщенный до последней степени, продолжал потирать руки с такой силой, словно хотел стянуть с них кожу. – Значит, оттого, что я простой человек, вы считали меня болваном? – Браво, Планше, превосходное рассуждение. – Извольте следить за моей мыслью, сударь. Я сказал, – продолжал Планше, – что без наслаждений нет счастья на земле. – Совершенная правда, Планше! – перебил его д’Артаньян. – Но так как наслаждения – вещь далеко уж не такая обыкновенная, то ограничимся утешениями. – И ты утешаешься? – Именно. – Расскажи мне, как ты утешаешься. – Вступая в бой со скукой, я надеваю щит. До времени я терплю, но накануне того дня, когда мне кажется, что я начну скучать, я развлекаюсь. – И это вся твоя мудрость? – Вся. – Ты сам придумал это? – Сам. – Чудесно. – Что вы скажете по этому поводу? – Скажу, что ни одна философия в мире не сравнится с твоей. – Так последуйте моему примеру! – Соблазнительно. Лучшего я не хотел бы; но не все люди на один образец, и очень может быть, если бы я стал развлекаться, как ты советуешь, я страшно заскучал бы. – Сначала попробуйте. – Что же ты делаешь, скажи? – Вы заметили, что я по временам уезжаю? – Дорогой Планше, понимаешь, когда люди видятся почти каждый день и один исчезает, то это очень ощутительно для другого. Разве ты не чувствуешь моего отсутствия, когда я уезжаю из Парижа по делам? – Еще бы, я тогда словно тело без души. – Итак, у нас на этот счет нет разногласий. Продолжай! – А вы обратили внимание, когда я уезжаю? – Пятнадцатого и тридцатого каждого месяца. |