Книга Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 4, страница 70 – Александр Дюма

– Сестра моя! – начал Людовик. – Известно ли вам, что сегодня утром мадемуазель де Лавальер бежала, принужденная унести свою скорбь, свое отчаяние в монастырь?

Эти слова были произнесены крайне взволнованным тоном.

– В первый раз слышу об этом из уст вашего величества, – отвечала принцесса.

– А я думал, что вы узнали новость утром, во время приема послов, – сказал король.

– По вашему волнению, государь, я действительно предположила, что произошло что-то необыкновенное, но что именно, я не поняла.

Король действовал открыто и шел прямо к цели.

– Сестра моя, – снова заговорил он, – почему вы уволили мадемуазель де Лавальер?

– Потому что ее услуги не нравились мне, – сухо отвечала принцесса.

Король побагровел, и глаза его так засверкали, что принцесса с трудом выдержала его взгляд. Однако он овладел собой и продолжал:

– Необходима очень серьезная причина, сестра моя, чтобы такая добрая женщина, как вы, прогнала и обесчестила не только эту девушку, но и всю ее семью. Вы знаете, что город внимательно наблюдает за поведением придворных дам. Уволить фрейлину – значит обвинить ее в преступлении или в серьезном проступке. Какое же преступление, какой проступок совершила мадемуазель де Лавальер?

– Раз вы берете на себя роль покровителя мадемуазель де Лавальер, – холодно произнесла принцесса, – я дам вам объяснение, хотя имею право никому не давать его.

– Даже королю? – гневно вскричал Людовик.

– Вы назвали меня вашей сестрой, – напомнила принцесса, – и я у себя дома.

– Все равно! – ответил Людовик, устыдившись своего порыва. – Ни вы, принцесса, и никто в моем королевстве не вправе отказаться об объяснений, если я их требую.

– Если вы так ставите вопрос, – сказала принцесса с глухим гневом, – мне остается только повиноваться вашему величеству и замолчать.

– Не будем играть словами.

– Покровительство, которое вы оказываете мадемуазель де Лавальер, заставляет меня относиться к ней почтительно.

– Повторяю, не будем играть словами. Вы знаете, что я глава французского дворянства и должен охранять честь всех дворянских семей. Вы прогоняете мадемуазель де Лавальер или другую фрейлину…

Принцесса пожала плечами.

– Или, повторяю, другую фрейлину, – продолжал король, – и своим поступком позорите ее, поэтому я прошу у вас объяснения, чтобы утвердить или опротестовать ваш приговор.

– Опротестовать мой приговор? – надменно воскликнула принцесса. – Как! Если я прогнала одну из своих служанок, то вы прикажете мне принять ее обратно?

Король промолчал.

– Это было бы не только превышением власти, государь; это было бы неприлично.

– Принцесса!

– Да, если бы я не возмутилась против такого попирания моего достоинства, я не была бы принцессой вашей крови, дочерью короля; я опустилась бы ниже выгнанной мною служанки.

Король в бешенстве вскочил.

– У вас нет сердца, принцесса, – вскричал он. – Если вы так поступаете со мной, позвольте и мне поступить с вами сурово.

Иногда шальная пуля меняет исход сражения. Эти неумышленно сорвавшиеся у короля слова поразили принцессу и на мгновение поколебали ее; она испугалась, как бы ее не постигла опала.

– Объяснитесь, пожалуйста, государь, – попросила она.

– Я вас спрашиваю, принцесса, в чем провинилась мадемуазель де Лавальер?

– Она большая интриганка; из-за нее дрались на дуэли два друга, она вызвала о себе самые неблаговидные толки, так что весь двор хмурит брови при одном звуке ее имени.

– Лавальер? – спросил король.

– Под ее кроткой и лицемерной внешностью, – продолжала принцесса, – скрывается хитрая и злобная душа.

– У Лавальер?

– Вы легко можете впасть в заблуждение, государь, но я хорошо ее знаю: она способна посеять вражду между ближайшими родственниками, между самыми близкими друзьями. Видите, она уже сеет раздор между нами.

– Уверяю вас… – начал король.

– Государь, ведь мы жили в добром согласии, а своими доносами, своими коварными жалобами она поселила в вашем величестве нерасположение ко мне.

– Клянусь, – сказал король, – что с ее губ ни разу не сорвалось недоброго слова; клянусь, что даже при виде моего гнева она умоляла меня никому не мстить; клянусь, что у вас нет более преданного и почтительного друга, чем она.

– Друга? – произнесла принцесса с выражением величайшего презрения.

– Берегитесь, принцесса, – остановил ее король, – вы забываете о моем отношении к Лавальер; с этого момента все уравнивается. Мадемуазель де Лавальер будет тем, чем я захочу ее сделать, и завтра же, если мне вздумается, она взойдет на трон.

– Все же она не рождена на нем; вы можете устроить ее будущее, но не властны изменить ее прошлое.

– Принцесса, я был с вами очень сдержан и очень вежлив. Не заставляйте меня вспомнить, что я король.

– Государь, вы мне сказали это уже два раза. И я имела честь ответить вам, что я – в вашей власти.

– В таком случае согласны вы оказать мне любезность и снова взять к себе мадемуазель де Лавальер?

– Зачем, государь? Ведь у вас есть трон, который вы можете ей дать. Я слишком ничтожна, чтобы покровительствовать такой могущественной особе.

– Довольно злобы и презрения! Окажите мне милость ради меня.

– Никогда!

– Вы принуждаете меня начать войну в собственной семье?

– У меня тоже есть семья, и я найду у нее приют.

– Что это – угроза? Вы забылись до такой степени? Неужели вы думаете, что, если дело дойдет до разрыва, ваши родственники окажут вам поддержку?

– Надеюсь, государь, что вы не принудите меня к поступкам, которые были бы недостойны моего положения.

– Я надеялся, что вы вспомните нашу дружбу и будете обращаться со мной, как с братом.

Принцесса на мгновение задумалась.

– Я не думала, что я поступаю не по-родственному, отказываясь совершить несправедливость.

– Несправедливость?

– Ах, государь, если я открою всем поведение Лавальер, если узнают королевы…

– Полно, полно, Генриетта, не заглушайте голоса сердца; вспомните, что вы меня любили, вспомните, что человеческое сердце должно быть так же милосердно, как и сердце всевышнего. Не будьте безжалостны и непреклонны, простите Лавальер.

– Не могу. Она меня оскорбила.

– Но ради меня, ради меня!

– Государь, я сделаю для вас все, кроме этого.

– Вы повергаете меня в отчаяние… Вы побуждаете меня обратиться к последнему средству слабых людей: к гневу и мести.