Онлайн книга «Бэтман Аполло»
|
Как по мне, то книг было многовато. Камарина я бы еще оставил. А вот Палену Биркин выкинул бы вместе со всеми ее литературными достоинствами. Что это вообще такое — «литературные достоинства»? Нечто, определяемое в литературных кругах? Но стоит ли считаться с мнением пошлых, завистливых и некрасивых людей о том, какие комбинации слов являются эстетически совершенными? Их экспертиза ценна только в области их профессиональной специализации — организации наногешефтов, сопровождающихся микроскандалами. Я сел в кресло, вынул из кармана флакон-сердце, распечатал его и вылил единственную каплю жидкости себе в рот. После этого я закрыл глаза и стал ждать. Ничего не происходило. Так прошло, наверное, с четверть часа. Я за это время успел многое передумать и понять. Например, как ощущает себя и мир одинокий немолодой наркоман, постепенно осознающий, что только что разнюхался стиральным порошком, проданным ему под видом кокаина. Наконец я почувствовал рядом какое-то движение. Сглотнув слюну, я открыл глаза — и чуть не выругался. Передо мной стоял коленопреклоненный халдей-официант в золотой маске. Он протягивал мне меню. Я забыл вывесить знак «Просьба не беспокоить». Эта табличка с трогательным изображением уткнувшегося в книгу человечка так и осталась на дверной ручке с внутренней стороны. Но сервис все равно был слишком навязчивым. Я уже собирался отослать официанта, когда рядом раздался тихий женский голос: — Закажи пирожное и чай. Я обернулся. На диване сидела Софи. Она совсем не изменилась за несколько лет. Даже загар остался тем самым — легким и одновременно густым, как бывает у человека, который живет в счастливом и беззаботном месте, где люди не ищут солнечного света специально, а, наоборот, старательно от него прячутся. На ней было легкое короткое платье. Как и положено, черное. Официант все еще ждал. Я был настолько растерян, что послушно уткнулся в меню. Из него просто сочился халдейский креатив — название каждого блюда было заключено в маленький стишок, набранный мелким шрифтом. Первым пирожным, попавшимся мне на глаза, было тирамису. Возле картинки, изображавшей что-то вроде рентгенограммы детского скелетика в сейфе, чернели расходящимися лучами строки: маленький мальчик залез в холодильник, маленькой ножкою тронул рубильник. вот уже сопли замерзли в носу, нет, не доесть ему ТИРАМИСУ Слово «тирамису» было выделено цветом и размером — видимо, с целью показать, что на заказ принесут именно тирамису, а не замерзшие детские сопли. Кажется, подумал я, халдеи искренне верят, что их хозяева желают каждую секунду вдыхать человеческую боль. Или не верят, а знают… Искать, с чем они зарифмовали чай, я не стал. — Тирамису и чай, — сказал я. — Можно не спешить. Когда официант ушел, мы с Софи несколько долгих секунд смотрели друг на друга. Потом я встал, подошел к выходу, перевесил табличку «Просьба не беспокоить» на внешнюю ручку двери, закрыл ее, а затем еще и запер изнутри. Вернувшись, я сел не на свое место, а на диван рядом с Софи. Она приблизила свое лицо к моему. Я рефлекторно вздрогнул. Но она всего лишь поцеловала меня в щеку. Ее губы были живыми. Теплыми. Настоящими. — Ну и нравы тут у вас, — сказала Софи. — Двойные-тройные кросс-укусы… Проверки лояльности… Вы в каком веке живете вообще? Я тоже чмокнул ее в щеку — что получилось у меня немного резко, и вообще, наверное, выглядело нелепо, потому что я сделал это именно тогда, когда момент для ответного поцелуя был упущен. Все было точь-в-точь, как при нашей первой встрече. А затем мы поцеловались уже без всяких недоразумений, и я понял, что сейчас произойдет. То самое. — Официант тебя видел? — спросил я. Она засмеялась. — Конечно нет. И тирамису я съесть не смогу. Придется тебе самому… — Мне тоже его не доесть, — сказал я. — Маленький мальчик уже закрыл дверку, и сюда никто не войдет… У неизбежного не будет свидетелей. Софи наморщилась. — Рама, — сказала она, — я тебя умоляю, не в лимбо. Но я уже энергично боролся за свое счастье. Обеими руками. — Ну пожалуйста, только не здесь, — прошептала она. — А мне больше негде, — ответил я. — Представляешь? — Представляю, — вздохнула она. Я наконец повалил ее на диван. Я действовал с удивительным для себя нахальством, но в моих движениях все равно была некоторая зажатость. Дело в том, что я постоянно норовил повернуться так, чтобы она не могла залепить мне коленом в пах, как этому учат молодых вампиресс в курсе «искусство боя и любви». Опыт знакомства с самым слабым из подобных ударов, «предупреждающим», у меня имелся благодаря Гере — а в списке были еще «останавливающий», «сокрушающий» и «триумфальный». Меня ни в малейшей мере не тянуло узнать, что скрывается за этими шифрами. Софи, видимо, все поняла — и это до такой степени ее развеселило, что она совсем ослабла от смеха. Моя задача в результате стала очень простой. И я справился с ней блестяще. Окружающая реальность напомнила о себе вежливым стуком в дверь — видимо, халдей принес пирожное. — Идиот! — крикнул я. — Там табличка не беспокоить! Софи опять засмеялась. Это был удивительный смех, серебристый, счастливый и беззаботный. Только все это, к сожалению или счастью, было просто сном. Или чем-то похожим. Ну и что, думал я, зато мы видим этот сон вместе. А это и есть любовь… — Слушай, — сказал я, — а что будет, если попытаются снять нас на камеру? — Нас не смогут снять, — ответила она. — Почему? — Потому что снять смогут только тебя. — И что увидят? — Ничего хорошего. Лучше во время таких встреч висеть в хамлете. — Это правда, — согласился я. — Но тогда сотрется всякая грань между работой и отдыхом. Встав с дивана, я занервничал — и два раза обошел библиотеку в поиске скрытых камер. Их, понятно, нигде не было видно. Когда я вернулся к Софи, она уже привела себя в порядок. — Я все знаю, — сказала она. — Что? — Про тебя. И про вашу Иштар… — Подожди-подожди, — поднял я руку. — Не надо дальше. А то у меня начнется дежа вю. Ты мне уже много раз говорила, что все про нас знаешь. Только это на самом деле была не ты, а она… — Про это я тоже знаю. Но сейчас перед тобой я, можешь не сомневаться. Скажи, как вы с ней общаетесь? Я не про интимную сторону, а про техническую. — Обыкновенно, — сказал я. — Как с любой анимограммой. Я зависаю прямо в ее тронной камере. Гуляем, разговариваем. Иногда она не помнит, что она Иштар. Тогда она такая же, как за неделю до того дня… |