Онлайн книга «Тетя Мотя»
|
Тетя плакала. Только теперь, перед лицом близкой потери, она поняла, как привыкла к письмам из Калинова, к Ирише, отцу Илье, Сильвестрову, к этой связи — с Сергеем Петровичем — пересекшим ее судьбу в самый важный момент. Теплый, с которым она успела уже перекинуться вчера по мобильному несколькими счастливыми фразами, возвращался из деревни завтра. Утром Коля уехал на работу, в холодильнике одиноко грустила опорожненная наполовину бутыль минералки — Тетя побрела в ближайший магазин. Но в бюджетной «Пятерочке» от тухлого, шедшего из овощного отдела запаха ей стало дурно и душно. Стояла необычайная для конца августа жара и с каждым часом все нарастала. Чувствуя, что иначе упадет прямо на грязный магазинный пол, она быстро пробила только то, что успела взять, кефир, булку, снова пошла домой. Шла по тени и даже чуть-чуть вдохнула прохлады. Но в лифте ее стало подташнивать снова. Тетя вошла в квартиру, встала у окна — солнечная сторона, дышать опять нечем. Сарафан лип к телу, она сняла его, сняла все. Голая легла на покрывало. Ей становилось все хуже. Кажется, хотелось пить. Пошла в кухню, глоток кефира, кусок булки — и… Все-таки успела вбежать в туалет. В унитаз лились жеваный хлеб, кислое молоко, жареная картошка. Отравилась? Может быть, в самолете? пластмассовый самолетный ланч, орандж джус. Но думать было некогда густым потоком рванули эсэмэски, стишки, ночной пододеяльный шепот в мобильник, все взвинченное чувственное безумие этого года, опечатки, точки, тире, запятые протокал налогооблажание «?»!+)».,=… уплывали в воронку раболовные суда минетаризм минированные в долларах портаченные миллионы траховые комании ползли ровным строем все выставленные запятые ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,, пуководители департаментов замперды комитетов : — ) — %: выкатывались красные шары неразрезанных помидоров мятые маки с черной юбки бубенцы бредущей сквозь город белой лошади;;;;;;;;;;;;;;;;;;;; —;;;;;; —. темный рис остывшей паэльи В перерывах между приступами Тетя спрашивала свой взбесившийся организм: неужели ничего? Ничего нельзя оставить? Неужели ничего хорошего не было там, в этом году, совсем? Ответа не было. Нет, он был. Она блевала. Дальше. И ясно было, пока не выблюет все, до последней капли желчи, не будет этой бурной реке конца. Новогодние апельсиновые дольки корочка мандарина капли всосанной спермы лужица кетчупа «Хайнц» овсяная каша в пятнах варенья жесткие листочки бамбука Жизнь гораздо шире, чем ты думаешь. Всех законов, границ, установлений. ледяной шматок белого снега качельки дачные текила луковый суп яичница по субботам Перерыв. Она возвращается в комнату, в изнеможении ложится. Думает с покорным отчаянием: нет, невозможно, да и совершенно не нужно, идти всеми тропами одновременно, необязательно, да и не надо любить всех, полюбить бы лишь данных тебе в обязательную любовь, потому что глаз у человека только два, слышишь, их два, а не восемь! Надо жить своей собственной маленькой жизнью, и в ней, как в капле, видеть красоту. И согласиться именно на нее, на эту, да, крошечную, да, тупую, да, убогую, но прекрасную жизнь! Ты этого от меня хочешь, Господи? Да? Так, Тишка? Так, Сергей Петрович? Я правильно повторяю урок? Новая судорога не дала ей додумать. На этот раз вместе с желтой слизью полезли черно-белые кусочки фотографий объеденные лица щеки боты тонкие кисти рук мизинцы серебристые нити бальных платьев картонная четвертушка визитки щепочки деревянного крылечка изжеванная кувшинка с мятыми лепестками топленое молоко И снова пауза. Но нет, больше так бегать нет сил — осела прямо здесь, уперевшись спиной в кафельную стену. Ждать следующего прилива. Хорошо вам, Сергей Петрович, — текла и текла тоскующая мысль сквозь горячий, упертый в сливной бачок лоб — хорошо рассуждать про традицию, напутствовать меня добрым мудрым ласковым словом. Уклад. Вы своими руками щупали его твердый оклад! Вы эту икону душой чувствуете. А я… я живу в пустоте. Мама знала один клад — стихи в Политехническом, любимые поэты Цветаева, Ахмадулина Белла. Бабушка… да, пожалуй, она, может быть, и могла б хоть что-нибудь объяснить, но она умерла, я училась тогда в первом классе, когда было перенять? Видите ли, Сергей Петрович, у меня в отличие от вас в общем-то не было семьи. Поэтому и Коля никак не мог навязать мне свое, выученное с детства, а мне не ясное до конца, мной не впитанное. Я не помню отца, я так и не знаю, кто же это — мужчина, муж? Что я должна ему, а он мне? Мне рабой его быть? Слугой? Подружкой? Или, может, повелительницей? И почему, почему, любимая Тишка, я должна любить хмурого упыря, а не того, кого и в самом деле люблю? Неужели твой Бог, твой Христос этого от меня хочет, чтобы взять да и утопиться мне вот в этой жиже — позыв уже начинался, уже подступала новая порция, она встала на колени — в этой жиже собственной рвоты? Мне что делать? Пропасть в дерьме своего отвращения к собственной лжи, любви к пустышке, сгинуть в пошлости серой, вязкой, разлитой в любом адюльтере, слышите, да, возлюбленные, в любом! В вонючем болотце адюльтера, кроме которого, правда, вот загвоздка, ничего хорошего в моей жизни не было! Нет, забыла, Тема, сын, но — это другое. Не могу по-вашему, значит, буду любить кого и когда захочу, буду жить с кем выберу, а лучше ни с кем, ни с каким мужчиной и никакою женщиною, но все-таки жить, жить, потому что лучше уж жить, чем захлебнуться и ебануться. еще несколько комочков чужих разорванных писем. подтаявший кусок «Лакомки» рваный масленичный блин Пятьдесят новых головастиков — плохо вы учились в школе, не имеете представления, где стоят запятые! Она плескала в лицо ледяную воду, полоскала рот. |