Книга Пехотная баллада, страница 4 – Терри Пратчетт

Кларенс поднял брови.

— Бродят, сэр. Я так думаю. Стонут. Как и положено зомби. Что-то их встревожило.

— Наверное, мы, — сказал Ваймс. Он встал, пересек комнату, открыл большую тяжелую дверь и крикнул: — Редж!

Через несколько секунд появился стражник и отсалютовал. Лицо у него было серое, и Кларенс не мог не заметить, что пальцы Реджа крепятся к ладони нитками.

— Ты уже видел констебля Башмака, Кларенс? — бодро спросил Ваймс. — Один из моих подчиненных. Мертв уже больше тридцати лет и наслаждается каждой минутой нежизни. Да, Редж?

— Так точно, мистер Ваймс, — ответил Редж, обнажая в ухмылке множество коричневых зубов.

— Здесь, в подвале, собрались твои соотечественники.

— Ну надо же. Бродят и стонут?

— Боюсь, что так, Редж.

— Тогда я пойду и перекинусь с ними словечком, — сказал Редж. Он снова отдал честь и вышел, слегка прихрамывая.

— Он… э… отсюда родом? — спросил побледневший Трепло.

— Нет-нет. Ну, сам знаешь — страна, откуда еще никто не возвращался и всё такое, — сказал Ваймс. — Он мертв, но, отдам Реджу должное, смерть его не остановила. А ты не знал, что в Страже служит зомби, Кларенс?

— Э… нет, сэр. Я пять лет не был в городе, — он сглотнул. — Судя по всему, многое изменилось.

Притом катастрофически, с точки зрения Кларенса Трепло. Служить консулом в Злобении было несложно — оставалось много свободного времени, чтобы заниматься своими делами. А потом в долине появились большие семафорные башни, и внезапно Анк-Морпорк оказался в часе пути. Раньше письмо из Анк-Морпорка шло больше двух недель, поэтому никто не волновался, если консул пару дней размышлял над ответом. Теперь ответа ожидали немедленно. Кларенс обрадовался, когда борогравцы разрушили несколько треклятых башен. Но в результате разверзся ад.

— У нас в Страже кого только нет, — сказал Ваймс. — И мы, ей-богу, в них нуждаемся, Кларенс, особенно теперь, когда злобенцы и борогравцы дерутся на улицах из-за какой-то дурацкой ссоры, которая началась тысячу лет назад. Это хуже, чем гномы и тролли! И все потому, что чья-то светлейшая прапрапра- и так далее бабушка дала пощечину какому-то прапрапра- и так далее дедушке. Борогравия и Злобения даже не условились насчет границы. Они назвали границей речку, которая меняет русло каждую весну! Иногда семафорные башни оказываются на борогравской земле, точнее, грязи, и тогда какие-то идиоты сжигают их по религиозным соображениям.

— Э… дело не только в этом, сэр, — сказал Трепло.

— Я знаю. Я читал историю. Ежегодная война со Злобенией — своего рода местное развлечение. Борогравия дерется со всеми. Но почему?

— Национальная гордость, сэр.

— Чем они гордятся? Здесь ничего нет, кроме нескольких жировых шахт. Борогравцы неплохие фермеры, но у них нет ни памятников архитектуры, ни больших библиотек, ни знаменитых композиторов, ни высоких гор, ни потрясающих пейзажей. О Борогравии можно сказать только одно: она расположена именно здесь, а не где-то еще. Что в ней такого особенного?

— Думаю, для борогравцев она особенная, потому что они тут живут, сэр. Ну и конечно, Нугган. Их бог. Я принес вам «Книгу Нуггана», сэр.

— Я читал ее в Анк-Морпорке, Трепло, — ответил Ваймс. — По-моему, просто чепу…

— Вы читали не самое последнее издание, сэр. Сомневаюсь, что там, в городе, следят… за обновлениями. Вот этот экземпляр, сэр, содержит все поправки, — сказал Трепло, кладя небольшую, но увесистую книжку на стол.

— Поправки? Как это? — Ваймс озадаченно взглянул на него. — Священное Писание, оно… уже написано. Делай то, не делай этого, не желай вола ближнего твоего.

— Э… Нугган на этом не остановился, сэр. Он… э… вносит дополнения. Преимущественно в раздел Мерзостей, если быть точным.

Ваймс взял свежий выпуск. Он был заметно толще, чем привезенный из Анк-Морпорка.

— Эту книгу называют Живым Заветом, — объяснил Трепло. — Она… ну, можно сказать, умирает, если вывезти ее из Борогравии. Завет перестает… пополняться. Новейшие Мерзости в конце, сэр, — добавил он.

— То есть это священная книга с приложениями?

— Именно так, сэр.

— На скоросшивателе?!

— Да, сэр. Люди вкладывают пустые страницы, и записи… появляются сами собой.

— Чудесным образом?

— Я бы сказал, божественным, сэр.

Ваймс открыл книгу наугад.

— Шоколад? Нугган не любит шоколад?

— Да, сэр. Это Мерзость пред Нугганом.

— Чеснок? Положим, я тоже его не люблю, так что пускай… Кошки?

— О да. Он очень не любит кошек, сэр.

— Гномы?! Здесь сказано: «Народ гномов, что поклоняется Золоту, сие есть Мерзость пред Нугганом». Да он с ума сошел. И что случилось, когда об этом узнали?

— Гномы закрыли свои шахты и исчезли, ваша светлость.

— Да уж неудивительно. Они беду сразу чуют, — сказал Ваймс. На сей раз он простил Кларенсу «вашу светлость»: молодой человек явно испытывал удовольствие, разговаривая с герцогом.

Он полистал книгу и вдруг замер.

— Синий цвет?..

— Так точно, сэр.

— Что мерзостного в синем цвете? Это просто цвет! Небо тоже синее.

— Да, сэр. Ревностные нугганиты стараются на него не смотреть. Э… — Трепло, будучи профессиональным дипломатом, не любил все называть своими именами. — Нугган, сэр, э… довольно нервический бог, — наконец произнес он.

— Нервический? — переспросил Ваймс. — Нервический бог? Что, он жалуется, если дети шумят? Требует выключать громкую музыку после девяти?

— Э… мы здесь наконец стали получать «Анк-Морпоркскую Правду», сэр… и я заметил, что Нугган… эээ… очень похож на тех, кто пишет жалобы в редакцию. Ну, вы понимаете, сэр. «Понаехали тут!» и прочее в том же духе.

— То есть он действительно спятил, — сказал Ваймс.

— Я ничего такого не хотел сказать, — поспешно возразил Трепло.

— И как с этим управляются священники?

— В общем… никак… сэр. Насколько я понимаю, они втайне смотрят сквозь пальцы на самые, э, радикальные Мерзости.

— Значит, нелюбовь Нуггана к гномам, кошкам и синему цвету — это не предел? Есть еще более безумные заповеди?

Трепло дипломатично кашлянул.

— Ну ладно, — проворчал Ваймс. — Более радикальные заповеди.

— Устрицы, сэр. Они ему не нравятся. Но это не беда, потому что никто здесь никогда и не видел устриц. А еще — дети. Они тоже Мерзость.

— И все-таки люди по-прежнему их заводят?

— Да, ваша све… простите, сэр. И чувствуют себя виноватыми. Лающие собаки — тоже Мерзость. И рубашки с шестью пуговицами. И сыр. Э… люди просто… избегают самых сложных требований. Даже священники, кажется, уже не пытаются их объяснить.