Онлайн книга «Штрафники 2017. Мы будем на этой войне»
|
Календарную весну еще никто не ощущал, все по-прежнему сковывал мороз и покрывал снег. Занималось раннее морозное утро. От холодного свежего воздуха у Циркача закружилась голова. Он почти два месяца не выходил на улицу. Но никакой радости от перемены обстановки вор не испытывал: ужасно болели внутренности, хотелось только одного: чтобы муки, наконец, прекратились. Во дворике стояло отделение автоматчиков под командой незнакомого офицера. Откуда-то из темноты возник «кум» – подполковник Степанцов. И тут же вспыхнул прожектор, осветив дальнюю стену. Зеки увидели, что у нее вповалку лежат тела. Циркач опознал нескольких воров – «ближних» Фонтана. Самого смотрящего увидеть не удалось. То ли не было его, то ли погребло под телами. Среди уголовников пронесся вздох испуга. «Кум» встал перед неровным строем понурых зеков. – Граждане осужденные, – заговорил он по-простому, без обычного надрыва, – вы все знаете, что в стране идет гражданская война. Вам предоставляется шанс искупить свою вину кровью. Тем, кто согласится на отправку в штрафные роты, срок скостят до шести месяцев. Это максимальный срок нахождения в штрафниках. Затем с осужденного снимаются все судимости, и он направляется в действующую войсковую часть для прохождения дальнейшей службы. Отказавшиеся будут расстреляны немедленно. На размышление – минута. Степанцов демонстративно посмотрел на наручные часы. кто-то из уголовников выкрикнул: – Беспредел, начальник! При других обстоятельствах подполковник обязательно добавил бы наглецу срок нахождения в изоляторе, но сейчас он промолчал, не считая нужным объяснять, что скоро здесь начнутся бои. Этапировать заключенных некуда, да и некому. Потому, с одобрения «свыше», проблему решили снять кардинальным образом. Один из жуликов спросил: – Гражданин начальник, а сколько в действующей части служить, а? – Пока не наведут конституционный порядок. – А потом опять на шконку загоните? – Я же сказал – со всех согласившихся прежние судимости снимаются. Можете идти на все четыре стороны. Итак, минута прошла. Подполковник оглядел угрюмо молчащих уголовников. Вдруг раздался голос: – Я согласен, начальник. За ним последовали еще несколько: – И я согласен. – Я тоже. – Согласен. – Всем согласившимся выйти из строя, – приказал «кум». Строй распался: больше половины зеков вышли. кто-то вслед им сказал: – Будьте вы прокляты, суки. Из гроба достану. – Молчать! – прикрикнул подполковник и обратился к командиру автоматчиков: – Лейтенант, командуйте. – К стене их, – приказал офицер. Солдаты прикладами и пинками согнали отказников к стене. Некоторым пришлось второпях наступать на еще мягкие тела расстрелянных. – Заряжай! – приказал лейтенант. Вразнобой лязгнули затворы автоматов. У Циркача назойливо вертелся вопрос: зачем перезаряжают? Ведь стреляли уже, значит, затвор автоматически должен быть на взводе. Ответ напрашивался сам собой: для дополнительного устрашения. И, действительно, молодой офицер медлил. Циркача прорвало. – Начальник, я согласен! – крикнул он. – Цельсь! – Ну, начальник!!! – почти слезно крикнул вор. Пауза затягивалась, и Циркач, отчаянно волнуясь, качался, словно пьяный, чувствуя, как разболелись внутренности – еще чуть-чуть, и упадет без сознания. – Начальник… – попросил он, уже ни на что не рассчитывая. Силы оставили жулика, он упал на колени. – Сука, – зло выдохнул кто-то из отказников, расценив это падение по-своему. «Кум» повел левым указательным пальцем в сторону упавшего на колени уголовника. Двое конвойных схватили Циркача под руки и, подняв, прислонили к стене. Он застонал от боли. Желание жить вдруг сделалось настолько сильным, что он даже сквозь замутненное сознание выдавил: – Начальник… Презрительно сморщившись, подполковник шевельнул пальцами левой руки, приказывая оттащить уголовника в сторону. Теряя сознание, Циркач успел услышать: – Пли!!! Грохнул залп, отбросив тела на стену. В утреннее небо с корявых веток тополей, растущих за зоной, взлетела стая потревоженного воронья. Беспрерывно каркая, они закружили в пасмурном небе. Это небо для «раскаявшихся» было таким желанным, таким необходимым… Их всех загнали в другую уже камеру. Циркача под руки тащили двое уголовников. Никто из уцелевших не слышал, как лейтенант из своего пистолета стрелял в голову каждому из этой партии расстрелянных. Потом до Циркача и остальных донеслись команды и ругань конвойных, выводящих во дворик следующую камеру. Вразнобой торопливо топали зеки, еще не зная, что их ждет, что не все вернутся назад… Так Валерий Тимофеевич Селиверстов – Циркач, тридцатипятилетний жулик из касты блатных, скостил себе пятую ходку за кражу. За нее он получил шесть лет строгого режима, из которых успел отбыть два года восемь месяцев и четыре дня. К этому моменту он имел семнадцать лет стажа в отсидках на разных режимах – от общего до особого. На воле он практически не был с шестнадцати лет, когда впервые угодил на «малолетку» за кражу золотой цепочки у училки, работавшей в их детдоме. Заметил, как та положила цепочку в свою сумочку и ушла на перемену, оставив сумочку в классе. Селиверстова сдал кто-то из своих. Он так и не узнал, кто. Так и пошло-поехало: выйдет, месяц-другой покантуется на воле, сядет на несколько лет. Выйдет, где-нибудь на «малине» гульнет, «на дело» сходит. Хорошо, если удачно, все прогуляет, и опять «на дело». Ну а нет – сядет. Срок отмотает, выйдет, вдохнет вольного воздуху, на хате у «марухи» [15] покайфует, опять «на дело». И таким макаром до следующей отсидки. В зону он «заезжал» спокойно, без тех треволнений, что бывают у «первоходок», если только зона не «красная» была. На «красных» зонах сучий «актив» при полной поддержке администрации беспредельничал. Там сиделось тяжело. Ну, а если зона правильная, или как еще говорят – «черная», то туда Циркач «заезжал», как домой, потому что на воле своего дома у него никогда не было. Детдом не в счет. Судьбинушка выкинула очередное коленце, и Селиверстов среди других «раскаявшихся» оказался в штрафниках. Судьба, так жестоко обошедшаяся с ним при подавлении бунта, теперь хранила его. Этому он сам способствовал изо всех сил: не лез на рожон и ждал момента, чтобы «подорвать» на волю. В гробу он видел эту войну, которая сама может загнать его в гроб в любую минуту. |