Книга Бета-самец, страница 44 – Денис Гуцко

— Да как-то, видимо, пропустили.

Поаплодировали певцам. После песни о школе две пары из шестых-седьмых классов станцевали фокстрот. Поаплодировали танцорам.

— Антон в отъезде, — сообщил Топилин. — Как вернется, непременно устроим встречу. Думаю, придем к консенсусу.

— Уверен. Но лучше бы нам и Степана Карповича пригласить.

После детского концерта приступили к чествованию благотворителей. Мэр, который презентовал лицею автобус, получил сплетенный из макраме букет гвоздик. Топилину вручили рисунок гуашью в дубовой рамке: детвора играет в баскетбол на новенькой площадке, мяч летит в корзину, поперек синего неба: «Спасибо, ООО “Плита”!».

— Повесите в кабинете, — подсказала Наталья Ильинична.

Его сфотографировали посреди спортплощадки с подаренным рисунком в обнимку. Из окон нависающих над лицеем девятиэтажек глазели унылые блеклые люди. Курили, пуляли окурками.

«Когда-нибудь все это закончится, — думал Топилин, расхаживая по комнате. — Пыль осядет. Все устроится».

Укутался в махровую простыню, подошел к окну. На подоконнике рисунок в рамке: «Спасибо, ООО “Плита”!». Сверху газета. Дмитрий Анатольевич кому-то натужно улыбается.

Дождь что-то недоговаривал: сыпался беззвучно, не оставляя ряби на поверхности луж. Смазанное пятно солнца смотрелось как голое плечо, приклеившееся к душевой кабинке.

Взял из пачки предпоследнюю сигарету, закурил.

Чужая жизнь.

Чужие дети ходят в лучший лицей, окруженный обшарпанными панельками, в окна которых выглядывают обшарпанные люди. Люди курят, молча отходят от окон. Директриса улыбается так, что отбивает охоту улыбаться на несколько суток. Чужие дети окончат лицей и уедут учиться дальше, в Германию или Швейцарию. Не исключена Британия.

Преуспел ты в чужой жизни, Топилин, поднаторел.

Нужна Анна.

Что бы их ни связывало, оборвать это страшно. Все остальное — чужое.

Анна нужна.

Бабочка ее набедренная знает, где летать.

Скажи ей, что любишь ее. И будь что будет. Разберешься, не маленький.

И тут она позвонила.

— Привет, Анечка.

— Привет.

— Саш, ты что делаешь?

— О тебе думаю.

— Саша, я хочу с тобой встретиться сейчас. В городе. Ты можешь?

«Что-то случилось, — подумал Топилин. — Влад?»

— Конечно. У тебя с Владом неприятности?

— А? Нет. Почему с Владом? С Владом, слава богу, все хорошо. Ты можешь подъехать в центр, на Пушкинскую? Знаешь, здесь есть кафе «Остров-78»?

Улыбался.

— Алло, Саш?

— Да. Кафе «Остров». Семьдесят восемь. Но у меня предложение получше. Давай за город махнем. Есть отличное место… «Old Place» называется. Тебе понравится. Там камины…

— Нет. Давай в «Острове». Я уже здесь, жду тебя.

— Хорошо, сначала «Остров», а потом в «Old Place».

Кафе тихое, без громкой музыки, отметил Топилин, входя. Что-то журчит еле слышно из колонок. В самый раз, чтобы посидеть, поговорить неспешно — и махнуть под дождичком за город, в первоклассный гостиничный комплекс.

Никак не привыкнет видеть ее без траура. Одета в джинсы, в толстый зимний свитер. Мерзлячка. На столике перед ней пустая кофейная чашка и раскрытое меню. Долго ждет, стало быть, — заказывает во второй раз.

Подойдя, приобнял ее за плечи. Она сказала:

— Вот и ты.

Пока Анна листала меню, Топилин представил, как они отправятся в «Old Place».

«Тигуан» будет мягко лететь по полупустой трассе, в разлетающихся фонтанах брызг. Анна заберется на сиденье с ногами. Скинутые кроссовки на резиновом коврике будут легонько покачиваться, толкаться носами.

На окраине станицы проедут мимо коровника, где их дожидается — на бис, по просьбам городских ценителей, та самая мизансцена, которую застал Топилин, когда ездил на открытие «Old Place». Пегая буренка следует через двор в сопровождении фигуры, закутанной в армейский резиновый плащ салатного цвета. Корова круглобокая, фигура угловатая.

— Иди давай, — слышится ворчание из резиновых складок. — Вредина какая!

Корова смотрит на людей в проезжающей машине, словно предлагая рассудить спор, которому они стали невольными свидетелями.

Анна пошлет корове воздушный поцелуй.

— Скорей давай! — крикнет резиновый пастух. — Тоже мне… Я к тебе теперь неделю не подойду. Увидишь.

За поворотом всплывут яркие охряные крыши по-над простыми черепичными и шиферными, густые хвойные кроны, небольшой электрический ветряк. Дождь, конечно, подыграет: в «Old Place» не будет ни души. Номера пустуют, весь персонал, за исключением метрдотеля — совершенно городской с виду женщины лет пятидесяти, — распущен по домам.

Оглядевшись, Анна прижимается к его локтю:

— Здо-орово, Саш!

Стены, сложенные из подкрашенного, в обхват, кругляка. Столбы, балки. Старинные охотничьи ружья, натюрморты, патефон, надраенный медный самовар. Камин чернеет из дальнего угла квадратным зевком. Холл освещается одним лишь зеленым абажуром, свисающим низко над стойкой. Абажур слегка покачивается: входя, они впустили ветер. По углам разлеглись живые мохнатые тени. Так и кажется, что сейчас выйдут навстречу, подслеповато оглядеть гостей, потереться о ноги. Пахнет деревом сухим и душистыми травами. Душа урчит от удовольствия. Тихий сыпучий дождик, толстый свитер Анны, запах, свет, тени — из каких простых вещей все сложилось.

— Ой, а вы бы позвонили, — суетится хозяйка. — А я всех отпустила. И повара, и горничную…

— Мы обедать не будем, — успокаивает ее Анна. — Да, Саш?

— Не будем, — соглашается Топилин, хотя только что успел подумать о том, как вкусно, наверное, будет съесть что-нибудь горячее, расположившись у мокрого окна. — Вот только поужинать бы, если можно.

— А к ужину повар поспеет. Это не волнуйтесь.

— Есть у вас номер с камином? С настоящим?

А как же, у них есть номер с камином. Медвежий.

— Называется «Медвежий», — поясняет хозяйка.

Кровать с балдахином. Медвежьи шкуры: на полу, на стенах. Множество всевозможного антиквариата, от выцветших дагерротипов с котелками и кринолинами до чугунных щипцов для колки сахара.

По бокам от камина душистые поленницы. Хозяйка предлагает разжечь.

— Спасибо, мы сами, — отвечает Анна.

Дождь шелестит.

Будет хорошо.

— Саш, я тебе хотела кое-что сказать. Важное.

— Я так и понял, — ответил Топилин, поспешно возвращаясь за столик в «Острове-78».