Онлайн книга «Благословение святого Патрика»
|
Вышла на лестницу, услышала легкие шаги внизу. Машка. Светлые волосы забраны в косу, болтается по спине маятником. Сарафанчик легкий, из рогожки, с дырками, все девичьи прелести на виду. И щеки от жары бело-румяные, влажные, тугие. Хороша… Про таких девушек говорят – кровь с молоком. – Привет, мам… Чмокнула в щеку как ни в чем не бывало. Что ж, уже хлеб. Пусть будет как ни в чем не бывало. – Здравствуй, доченька… Пойдем в ординаторскую, там сейчас нет никого. – Пойдем… В ординаторской царил относительно прохладный полумрак – полоски жалюзи были сдвинуты плотно, стояли насмерть перед потоком бьющего наотмашь солнца. – Садись вот сюда… Чаю хочешь? – Нет, мам, лучше чего-нибудь холодненького. А минералка есть? – Сейчас посмотрю… В холодильнике нашлась початая пластиковая бутылка «Нарзана», и Машка залпом выпила целый стакан, задохнулась от удовольствия. – Может, ты голодная? У меня бутерброды есть… – Нет, не хочу. Вообще-то я на диете, мам… Можно сказать, на вынужденной. Уже неделю только овощами и рисом питаюсь. Они в готовом виде продаются, только разогреть… – Маш… Это ты меня так маленько шантажируешь, да? – Нет, нет, что ты… И вообще… Я хотела сказать – прости меня, мам. Прости, что я твои звонки сбрасывала. Не знаю, откуда вдруг из меня такой эгоизм попер… Конечно, я очень хочу, чтобы ты была счастлива, мам. – Спасибо, доченька. Помолчали, глядя друг на друга с улыбками. Она протянула ладонь, дотронулась указательным пальцем до Машкиного нижнего века: – У тебя тушь немного размазалась, вот тут пятнышко… Мокрую салфетку дать? – А, ладно… Потом. – А как ты… вообще, Маш? Привыкаешь к самостоятельности? Деньги у тебя есть? Я оставляла в шкафу. Ну, ты знаешь, где… – Да, я знаю. Деньги пока есть, не волнуйся. – Когда зарплата будет, я тебе еще дам. – Не надо, мам. Оставь себе. Папа же мне дает… Он, кстати, приходил вчера. Ну, чего ты сразу напряглась так? – Нисколько я не напряглась… – Да напряглась, напряглась. И зря, между прочим. Чего уж теперь-то? Вы ж и впрямь чужие друг другу люди, тем более в разводе. Он тоже, кстати, эмоций особых не проявил, когда узнал… – А ты ему сказала, где я теперь живу? – Сказала. А что? Не надо было? – Нет. Не надо было. – Да ну… Брось, мам. Он спросил, я и сказала. Не врать же ему было, что я твоего нового адреса не знаю? Он бы и не поверил… Ты что, обиделась, да? – Ничего, Маш. Я думаю, ты права. Какая разница – знает, не знает… А что Женя? Она… говорила с тобой? – Еще как… Целый вечер вчера на кухне сидела, эмоциями плескалась. Я уж помалкивала, больше роль жилетки да благодарной слушательницы исполняла. Была свидетелем драмы внутреннего конфликта. – А в чем ее внутренний конфликт, Маш? – Ой, как будто ты Женьку не знаешь… Она ж девушка не простая, ей все по справедливым полочкам надо разложить, рациональное зерно выкопать… Как будто это в принципе возможно в данном конкретном случае! А Женька, она такая – ей во всем определенность нужна, вынь ей да на тарелочке принеси. И разложи на черное и белое. – В смысле – на черное и белое? Что-то я не поняла, Маш… – Ну, как бы тебе объяснить? Помнишь, она нам про взаимоотношения в своей семье рассказывала? Вроде всегда отца жалела, что он такой… подкаблучник. Что наезды от жены, то есть от Женькиной мамы, молча сносит… Жалеть жалела, а когда ушел – осудила. Говорит, я вовсе его не жалела, а наоборот, уважала за возвышенное терпение… Ну скажи, мам, не глупость, а? – Не знаю, Маш… Я не могу судить объективно… Да и не хочу, в общем. – Она еще говорит, что терпение ради сохранения семьи – это вроде как высокая цель… А если человек предает цель, то он и сам автоматически становится предателем. И потому она на другой стороне баррикад… Я ей говорю – какая, мол, тебе-то разница? Они как были твоими родителями, так и останутся на всю жизнь, кто тебя заставляет принципиальный выбор делать? А она злится, слушать не хочет… Такая уж она, мам. Или черное, или белое, других цветов нет. – Что ж, это ее позиция, Маш. Всякая позиция достойна уважения, по меньшей мере. – Слушай… А Женькин отец сильно переживает, что она ему не звонит и его звонки сбрасывает? – Не то слово, Маш… Переживает, конечно. – Мам, вообще-то она с тобой поговорить хочет… – Кто? – Да Женька, кто! Чего ты так испугалась? Если уж затеялась со всем этим хозяйством, то что ж… – Я не испугалась, Маш. Я готова. Пусть приходит к нам, поговорим. – Не, к вам она не пойдет… А ты сможешь с ней на нейтральной территории встретиться? – Конечно… А где? – В кафе, например. Она тебя сегодня будет ждать в кафе на Вознесенской, около сквера, знаешь? В шесть часов… – Да. Я приду, Маш. – Ага… Только учти, она нападать будет, всякую сердитую философию разводить… Ты как, выдержишь? – Да, Маш, конечно. А ты только за этим ко мне приходила? – Ну чего ты, мам… Я просто соскучилась, правда… Я в отличие от Женьки ни в какие принципиальные позиции вставать не собираюсь… Я и тебя люблю, и папу. Одинаково. – Ты тоже с ним полгода не разговаривала, когда он ушел… Забыла? Вот и Женю не осуждай. У нее это пройдет со временем. – Конечно, пройдет. Я тоже так думаю. Хотя… Может, и не пройдет. И дружить мы с ней уже не сможем, как раньше. Она и во мне будет врагиню-разлучницу видеть. Так уж наша жизнь устроена, мам… Машка глубокомысленно вздохнула, опустила плечи, грустно подняла брови домиком. И тут же резво подскочила со стула, летящим движением оправила сарафанчик. – Ладно, я побегу, а то от работы тебя отрываю… Где, говоришь, у меня тушь размазалась? Сунувшись к зеркалу, быстро привела себя в порядок, взмахнула рукой: – Пока, мам! Я к тебе заскочу в воскресенье! Познакомлюсь хоть с… С… Как мне его называть-то, а? – Да как хочешь. На месте определишься! – засмеялась она, любуясь ее грациозными движениями. – Тебя проводить? – Не, я сама… Все, убежала! А ты в кафе к шести не забудь… Да уж, забудешь тут. Вздохнула, съежилась внутренне – а признайся себе, матушка, ведь трусишь немного… Но Машка права. Если уж затеялась, надо дальше идти. Ох, непривычно как… Выходит, надо по головам… Ровно в шесть она вошла в кафе на Воздвиженской, вгляделась в полумрак зала. Женя сидела в углу, за дальним столиком на двоих. Подняла руку, пошевелила пальцами, и она пошла к ней, улыбаясь приветливо. Села напротив, по-прежнему улыбаясь. |