Онлайн книга «Девочка моя, или Одна кровь на двоих»
Он еще посидел с Машкой на руках, пока Полина Андреевна меняла белье на Машкиной кровати, отнес ее в постель и, воспользовавшись моментом, когда Полина Андреевна вышла за чем-то на кухню, поцеловал спящую Машку в лоб. Посмотрел, подумал и поцеловал еще раз. Вернувшись домой на плохо слушающихся, подгибающихся при каждом шаге ногах, он достал из холодильника бутылку водки и выпил. Всю. Из горлышка. Не отходя от холодильника. Сегодня он победил смерть! Он заглянул ей в лицо! И это была жуть кромешная! Но он победил и ужас, и страх, и смерть. А потом он проспал сутки и сбежал от выздоравливающей Машки в поход с друзьями под мыс Сарыч на неделю. И избегал встреч с ней до самого Машкиного отъезда в Москву. Они увиделись еще раз. Один. Когда ей было шестнадцать лет. У Димы затвердело лицо от воспоминаний. Осип ощутимо напрягся, посматривая на него в зеркало с переднего сиденья, привычно улавливая настроения Победного. Дмитрий не хотел об этом думать. Зачем он вспомнил? Давно похороненное в глубинах сознания. На хрена?! Сколько ей сейчас? Тридцать четыре? Да. Какая она сейчас, Машка? У нее сильный характер, наверняка справилась, не далась этой дерьмовой жизни. Хотя что он может знать о ее характере? Последний раз он видел ее восемнадцать лет назад, и всего несколько часов. И черт его знает, какой у нее тогда был характер? Не разберешь. За восемнадцать лет такое перелопатилось в стране! Бушующие девяностые переломали, сжевали и выплюнули и сильных, и слабых, и не самых сильных, и не самых слабых. Кто выплыл, выжил, выгрызя, отвоевав свое место – единицы, те пошли дальше, отдышавшись и пробуя новую жизнь на вкус. Но чего это стоило! Смогла она выстоять, не сдаться? Осип все поглядывал на него в зеркало без эмоций на лице, но его затылок просто-таки излучал тревогу. Если выстояла, то наверняка сейчас успешная, благополучная, хронически замужняя, с детьми, карьерой переводчица или референт, а может, и топ-менеджер. И он очень живо, как в кино, представил благополучную Машку, в стильном деловом костюмчике, на каблуках, с портфельчиком в руке, возвращающуюся с работы домой, бросающую портфельчик на пол, чтобы обнять выбегающих встречать маму детей и поцеловать мужа, вышедшего из комнаты вслед за детьми ей навстречу. Ну и хорошо! И дай бог ей счастья. Но что-то зацепило крючком и потащило, растравливая душу от этой благостной картинки Машкиной счастливой, получившейся жизни. Кадр сменился, и Победный увидел другой вариант: усталую, сломанную Машку, замороченную начальником-самодуром и тупым мужем-бездельником, пролежавшим диван толстой задницей, Машку, тянущую на себе непомерный воз. Уже немного оплывающую телом, с морщинами, потухшими глазами. Да к черту!!! Что за дела? С какого хрена его потащило в это?! В воспоминания, никому не нужные? Дима посмотрел осмысленно в окно, приказав себе убрать из сознания всю придуманную чушь. Машины неслись сквозь какой-то городишко. – Осип, давай заедем перекусим, и ребят надо накормить. Если здесь есть нормальный ресторан, разумеется, – распорядился Дима. – Сейчас, Дмитрий Федорович, – отозвался Осип, нажимая кнопки сотового. Через пару минут Дмитрий Федорович очистил мысли и разум от поднявшихся со дна сознания, вызывающих горечь во рту воспоминаний, эмоций и прочей ерунды. В первую ночь в пансионате Марии Владимировне Ковальской приснилось море. Севастополь. Жара. Шпарящее солнце, раскаляющее воздух до миражной тягучести. Маленькая Машка карабкалась на здоровенный камень в море. Солнце суется в глаза миллионами солнечных зайчиков, отблескивающих от воды, и она все время щурится. Вода, нагретая до состояния парного молока, кажется тягучей, как и воздух. От долгого бултыхания в море кожа размякла, разнежилась, побелела от соли на ступнях и ладошках и давно скукожилась. Обрезаясь об острые края камней и кинжальные лезвия выставленных боков мидий, намертво приросших к ним, она упорно лезет наверх. Карабкаться тяжело, но она знает, что обязательно-обязательно заберется и нырнет с покорившейся каменной вершины, ведь она не просто так лезет, не ради баловства, а очень даже со смыслом. Когда она заберется, постоит, покричит и ухнет в воду – и сразу будет ей, Машке, счастье! Она залезла, ободрав кожу на ручках-ножках и коленках, и без того многострадальных по причине неуемного Машкиного характера, постояла наверху, чтобы перевести дыхание и ощутить всю полноту победной радости, подняла руки вверх, высмотрела кого-то на берегу и закричала: – Смотри!!! Я ныряю!!! Помедлила несколько секундочек – добрать чуть-чуть храбрости, подняла руки повыше – и нырнула! Сине-зеленая, прозрачная до хрустальности вода стремительно неслась ей навстречу. «Здесь совсем мелко! Я убьюсь!!!» – отстраненно, по-взрослому подумала Машка. – А-ах! – испуганно простонала она. Села на кровати и проснулась. Перед глазами все летела и летела сине-зеленая вода навстречу, выпячивая свое неглубокое дно, а на нем камни и скорострельных мальков, пульками разлетевшихся в разные стороны от надвигающейся тени падающего Машкиного тела. Она быстро выбралась из огромной кровати, поплелась к холодильнику, изгоняя из головы летящую навстречу морскую гладь, достала бутылку минералки, попила из горлышка, опершись рукой о раззявленную дверцу холодильника. – Нет, ну надо же! – громко возмутилась Мария Владимировна. – Приснится же такое! «Такое» было не запутанным непонятной символикой и действиями сном и не кошмаром с сюжетами из Босха, а вполне реальным событием из ее детства. Маша резко захлопнула холодильник, постояла, посмотрела на бутылку воды в руке. Заснуть она уже точно не сможет! – А-а, и!.. Мария Владимировна рывком опять открыла холодильник, сунула в раздражении воду в его нутро и достала початую бутылку белого вина, бокалом которого отмечала вечером начало отпуска и свое прибытие в пансионат. Дернув за шнур, включила торшер, заливший угол комнаты уютно-интимным неярким светом, отыскала на стуле кофту. Путаясь в рукавах, повозившись и ворча сквозь зубы, все-таки натянула ее на себя, достала из посудного шкафа бокал и вышла на балкон. Повозилась, передвигая поудобней плетеные кресла и столик, покрытый вместо столешницы толстым стеклом, уселась, закинула ноги на второе кресло. Красота-то какая! Тишина! Не тронутая ничем. Осторожное, редкое щебетание птиц, светлеющее небо, готовящееся принять восходящее солнце, темные неподвижные шапки деревьев, ни ветерка, слышно течение реки, светлеющей вместе с небом. |