Онлайн книга «Девочка моя, или Одна кровь на двоих»
Схватив ее ручку-спичку, Дима поплыл к берегу, буксируя за собой дитя неразумное, выволок из воды, развернул, поставил перед собой. – Ты что, совсем идиотка?! Как можно оттуда нырять?! Я же пошутил, чтобы ты отстала!!! – орал он, не обращая внимания на любопытство окружающих. – Ты не знаешь дна! Ты плохо плаваешь! Ты могла запросто убиться!!! Она стояла перед ним, как солдатик, руки по швам, голова опущена, хлопчатобумажный купальничек обвис на плоском животе и прикрытых пупырышках груди, ибо, кроме этих пупырышек на загорелой до черноты плоскости, ничего пока не выросло, с мокрой гривы ручьями текла по спине вода. Каштановая копна волос, отделываясь от влаги, скручивалась в крупные кудряшки, отсвечивая рыжими выгоревшими прядками. Она не плакала, не всхлипывала, подняла голову и смотрела на него огромными серебристыми глазищами, полными непонимания и обиды. Господи! Как же ужасно он испугался!! В животе что-то мелко-мелко дрожало, рассылая холод по всему телу, он и орал-то на нее от облегчения. И, не выдержав, прижал ее рывком к себе и обнял. – Испугалась? И тут она зарыдала, точно шлюз открылся: обливая Димин живот потоком горячих слез, прижималась к нему и рыдала. – Ну, все, все! – успокаивал он как умел, поглаживая ее по голове. – Все, Машка, не плачь! Он все гладил ее по голове своей дрожащей до сих пор ладонью, и было ему в тот момент глубоко безразлично, что подумают пацаны, окружившие их с Машкой, и люди на пляже, громко обсуждавшие происшествие и приводя в назидательный пример своим малолетним чадам, к чему приводит непослушание: – Вон видишь, как девочка плачет! Это хорошо, что живая осталась, а могла и убиться, и покалечиться! Сколько раз говорить: не смей прыгать с камней! Потому что отчетливо понял, что испугался не того, что оказался бы виноват, если бы с ней что-нибудь случилось, и не приговора и обвинения на всю оставшуюся жизнь, самого себя и ее родителей с Полиной Андреевной, и его родителей, не вечного креста совести – нет! Он до жути перепугался, что Машки может не стать в его жизни! Для него может больше никогда не стать Машки! Оказалось, что эта девочка очень важна лично для него, Дмитрия Победного, как часть его, как что-то необъяснимое. А Машка все плакала, и он вытирал и вытирал ей широкой ладонью слезы вперемешку с соленой морской водой. А потом он повел ее в город и угощал мороженым и черешней, насыпанной в свернутый из газеты кулек, и привел в кафе как взрослую и как взрослую оставил сидеть за столиком, а сам, как галантный кавалер, принес газировки и пончиков, щедро обсыпанных сахарной пудрой. И Машка, позабыв обо всех своих недавних страхах и рыданиях, звонко хохотала, закидывая голову назад, открывая миру малозагоревшее горло, перепачкавшись с ног до головы сахарной пудрой, летящей с пончиков, которые она и ела, и жестикулировала ими же, держа в руке и что-то рассказывая. Дима с удивлением узнал, что она свободно говорит по-английски, как на родном языке, и учит немецкий. Машка пообещала ему перевести текст толстого заморского журнала, нелегально привезенного моряками торгового флота из дальних странствий. И оказалось, что эта щепка круглая отличница и увлекается историей Древней Руси и на следующее лето обязательно – обязательно! – поедет на раскопки, папа уже договорился. Она была на шесть лет его младше – гигантская разница, целая эпоха, временная пропасть! Но так ему почему-то хорошо было в тот день, проведенный с ней, с этой щебетушкой, говорившей без остановки, еле успевающей перевести дыхание между словами, забегавшей все время вперед и смотревшей на него с обожанием. Может, оттого, что все обошлось, может, оттого, что она оказалась очень интересным человечком, а может, от осознания, что она часть его жизни. «У тебя атрофировано это чувство, удалено, как аппендикс!» Наверное. Эта двенадцатилетняя Машка была в жизни другого Дмитрия Победного, совсем другого – тому Дмитрию повезло больше. «Ты никого никогда не любил! Ни одну женщину!» Да, не любил. Факт. Но его почему-то тоже никто и никогда не любил по-настоящему, искренне, без расчетов и прикидок. Искренне. Сильно. До потрохов. Только та маленькая девочка Машка… Но она любила другого, того Диму. – Да и к черту! – взорвался он. Что за день такой?! Ты что, Победный, сбрендил?! Какие любови?! На самом деле сбрендил! В его лексиконе и слова-то такого нет! Зачем сорокалетнему жесткому, удачливому, благополучному хозяину жизни думать об этой лабуде? И, запивая горечь коньяком, печалиться о том, что чего-то не было и не состоялось в его жизни? Просто день сегодня такой – сплошная засада! Да, не задался сегодня день у Дмитрия Федоровича Победного. С самого утра не задался! Мария Владимировна Ковальская, открыв дверь, вошла в прихожую, с облегчением шлепнув на пол две увесистые дорожные сумки. – Слава тебе господи! Добралась! Дом родной! – порадовалась она вслух. – Пупсик, ты что, вернулся? – прозвенел нежный девичий голосок из спальни. Вслед за голоском, завязывая на ходу поясок на коротеньком шелковом пеньюарчике, из комнаты выпорхнула «нимфетка» небесной красоты и свежести. – Что та-акое? Что здесь происходит? Вы кто такая? – затребовало объяснений прелестное создание, сменив переливчатость в голосе на нахрапистые тона базарной торговки. – Кхм! – кашлянул за спиной у Марии Владимировны таксист, согласившийся за отдельную плату поднести два неподъемных чемодана в квартиру. – Очевидно, я не пупсик? – предположила Мария Владимировна. Порывшись в своей дамской сумочке, нашла кошелек, достала из него купюры и протянула водителю. – Поставьте сюда, пожалуйста, – вежливо попросила она. – Да что такое?! – крепчая требовательностью тона, возмутилось нежное создание. – Вы совсем обалдели?! Я сейчас милицию вызову! Поставив чемоданы, таксист принял купюры и быстро шмыгнул за дверь подальше от чужого скандала. – Милиция – это хорошо, – согласилась с предложением Мария Владимировна спокойно и устало. Все ясно и понятно – «жена вернулась из командировки». Правда, в народном анекдотичном эпосе это, как правило, муж. С кем не бывает. Бывает. Вот с ней, например, случилось. Она сбросила туфли, закрыла распахнутую дверь и пошла в кухню, отодвинув по дороге примолкшую барышню, до которой, очевидно, начал доходить смысл происходящего. – Я… вы… – заблеяло создание. – Да, – отозвалась из кухни Мария Владимировна, – я и вы. Кофе хотите? – Не-ет, нет. Я пойду, мне надо… пора, – пятилась в спальню «нимфеточная» красотка. |