Книга Голубая ива, страница 38 – Дебора Смит

— Я теперь не один и хотел в конце концов написать тебе о ней.

— Ты не читал моих писем, чтобы избавиться от ревности той, что живет с тобой теперь? — Она стремительно повернулась, но попытка не увенчалась успехом, она глухо застонала. — Думаешь, я буду сидеть и ждать, пока ты вернешься и женишься на мне из-за какого-то чертова обещания, которое дал мне, будучи ребенком? — От частого дыхания грудь ее конвульсивно вздымалась, губы скривились в презрительной усмешке. — У тебя дурной вкус, если ты подцепил такую, которая не слишком доверяет тебе, чтобы позволить иметь друзей. Или ты самый соблазнительный мужчина в Нью-Йорке?

— Твой лексикон походит на мусорную свалку.

— Я набралась от тебя, когда мне было шесть. Словечки приклеились навсегда.

— Ты не виделась со мной двенадцать лет и до сих пор помнишь?

— Я помню все, — огрызнулась она. — Какой ты замечательный, думала я. Твои письма приходили как раз тогда, когда мне было особенно плохо, именно ты помог мне осознать себя! Вот почему я не могу теперь принять каких-то нелепых извинений.

Он ослабил хватку, но все еще не отпускал.

— Я проклинаю себя за то, что натворил, — выдохнул он. — И не такой уж я благородный рыцарь, как тебе казалось. Я совершаю ошибки, иду на компромиссы. Но сейчас я здесь, чтобы помочь тебе.

Рот ее вновь скривился в ехидной ухмылке. Артемас потерял всякую надежду.

— Может, дело в том, что ты не понимаешь, что за жизнь у меня теперь?

— Да-а-а. — Она озлобленно протянула это слово. — Потому, что мне все еще хочется думать, что ты — Терпеливый принц — Она покраснела. — Потому, что тебе можно доверять, как это делали мои родители, — Голос ее задрожал. — После их гибели я считала, что есть еще Артемас! Боже, какой же я была дурой!

— Лили… — Он словно хотел оправдаться, разжал руки, но все еще не отнимал их Она же отчужденно отстранилась. — Я приехал сразу же, как только узнал, в чем дело, — повторил он хрипло. — Зачем бы мне помогать теперь, если я намеренно избегал тебя прежде?

Теперь глаза ее заблестели от смущения. Артемас чуть прижался щекой, вдыхая запах волос.

— Я ничего не могу изменить, — прошептал он, — но хочу сделать то, что могу.

Она тихо застонала от отчаяния:

— Если бы желания исполнялись, нищие стали бы богатыми. Я была бы миллионершей.

Обида и сомнение чувствовались в каждой клеточке ее тела.

— Расскажи мне все, — настойчиво попросил он.

Ей с трудом давалось каждое слово, в памяти были еще живы картины двухмесячной давности.

— Когда это произошло?

— В феврале.

Артемас вздрогнул. Лили прошла через ад и за это время, кажется, могла бы смириться.

— Ты приезжала в Нью-Йорк несколько недель спустя?

— Да. Я, вероятно, сошла с ума. Поэтому я решила, что имеет смысл приковать себя цепью к двери офиса.

Его сердце разрывалось от горя.

— Я всегда знал, что ты храбрый человек.

Ее смелость впечатляла: бездумная маленькая девочка превратилась в женщину с железной волей.

— Отец был раздавлен грузовиком, — продолжала она дрожащим голосом. — Говорят, что у него не было шансов. Мать, ее… ее выбросило из кабины. Она умерла по дороге в больницу. Когда я приехала в морг, они выглядели так… будто были сломаны огромными руками.

— Лили, прости меня. Я никогда их не забуду, они были так добры ко мне.

Она внимательно посмотрела на него.

— Верю, — вздохнула она, и остатки обиды растаяли.

— Что стало с водителем? — поинтересовался Коулбрук.

— Бог проклял его, он прожил только несколько дней. Я, видимо, действительно обезумела тогда, поскольку хотела убить его.

Артемас притих в скорбном молчании. Наконец он произнес:

— Я сделаю все, чтобы ты не потеряла ферму. Клянусь. Она похолодела.

— Слишком поздно. Я уже продала ее.

— Когда?

— Вскоре по приезде из Нью-Йорка. Новый хозяин приедет на следующей неделе.

— К чему было так спешить?

— Мне представили счета к оплате.

— Тогда мы выкупим Голубую Иву.

Ее глаза широко раскрылись от изумления. Артемас мучительно старался справиться с собой. Подобный шаг неминуемо сталкивал его с суровой реальностью других обязательств: семья, будущий бизнес, верность Гленде, наконец, его соглашение с ее безжалостным отцом.

Он кашлянул и отвернулся.

— Я не могу задерживаться здесь более чем на пару дней. Если ты согласна, давай приступим. Нет больше времени обсуждать мои поступки.

Видимо, бросив на чашу весов гордость и необходимость, она с минуту помолчала, затем произнесла:

— Не хочется думать о том, что ты споткнешься. Я думаю, ты пробьешься.

Грустный тон ее голоса расстроил его. Ее желание видеть в нем идеал выкристаллизовалось в какую-то неведомую силу.

Он хотел снова взять ее за руку и поведать ей ужасные подробности своей жизни, хотел заполнить пробелы за все годы с тех пор, как проказник-мальчуган посвятил себя только что родившейся девочке и поклялся, что она будет принадлежать ему. Хотел узнать все, о чем она никогда не писала, и знать, кем она стала.

Но смог лишь вымолвить:

— В любом случае я могу только помочь тебе.

— Мне не надо больше никакого сочувствия, — возразила она. — Ни к чему тратить время попусту и ждать чуда.

— Лили, проклятие…

— Я просто хочу, чтобы ты остался со мной, пока я не перееду к тете Мод.

Наступила тишина. Она почувствовала на себе его взгляд и подняла глаза. Казалось, он изучает ее, напряженно и внимательно. Печаль и беспокойство застыли на его лице.

— Зачем? — спросил он тихо.

Он ненавидел, когда просили остаться.

Вопрос болью отозвался в ее сердце. Она бросила на него безжалостный, требовательный взгляд:

— Так мне будет что вспомнить. Так я узнаю тебя, по-настоящему узнаю. Это как раз то, чего я хотела все эти годы. Я не буду больше писать тебе, никогда не попрошу у тебя помощи. Отныне я стану рассчитывать только на саму себя. Ты вернешься в Нью-Йорк к дорогим тебе людям и приступишь к своим обязанностям, а в моей душе останется небольшой кусочек твоей жизни, и никто, слышишь, никто не отнимет его.

— Ладно — Он, похоже, увидел в этом какой-то смысл.

Она получила то, что желала. Словно в борьбе обрела удовлетворение, как если бы решилась прыгнуть с обрыва, не зная, выживет или нет. Резко кивнув, Лили поборола смущение. Она мучительно думала, что делать дальше.