Книга Голубая ива, страница 45 – Дебора Смит

Артемас встал на колени, провел пальцем по плиткам. Одна из них закачалась; он извлек ее:

— Хочешь оставить на память?

Она посмотрела нежными потемневшими глазами, такими голубыми, как цвет на плитке. Невидимая стена между ними совсем исчезла; они сблизились так, как еще ни разу не сближались.

— Нет, ее место здесь, — мягко возразила она, взяла плитку и аккуратно вставила ее обратно. — Ты помнишь историю, которую моя мать рассказывала об ивах? О том, как все происходило?

— Конечно.

— Я прочла все о «Голубой Иве» Коулбрука. Штудировала марки фарфора по книгам из библиотеки. Пишут, что семейство «Голубая Ива» хорошо известно. Знаменитые английские гончары научились этому и другим восточным мотивам в дизайне фарфора за несколько лет. Старший Артемас, должно быть, знал, что американцам это никак не удавалось.

Артемас пожал плечами:

— Во всяком случае, он был честолюбив и умен.

— И в самом деле, — ехидно заметила Лили. — Пронюхав, что американцы хотят «импортировать» «Голубую Иву», поскольку она изысканнее, он договорился с капитаном английского корабля о доставке своего фарфора со штампом «Англия» под торговой маркой на север, где его продавали по ценам более низким по сравнению с подлинниками. И так он обманывал людей многие годы.

Артемасу не понравился ее обвинительный тон.

— Народ считал, что покупает прекрасный английский фарфор по умеренной цене. Старший Артемас был англичанином. Так что все это не такой уж страшный обман.

— Я всегда верила, что старший Артемас, создавая «Голубую Иву», черпал свое вдохновение у моей прапрапрабабушки и ее ив, но, может, он просто проявил деловую изобретательность. Может, это вовсе и не было сентиментальностью.

— Нет, — возразил Артемас. — Они были женаты. Она умерла, когда появились их дети. Все это исторические факты. Он любил ее, и у него, по всей видимости, возникло желание увековечить ее память. Бабушка всегда говорила, что фарфор Коулбрука обязан своему рождению Элспет Маккензи.

— Но это просто легенда. Хочется верить, что ивы были даром таинственного духа гор в образе старика. Деревья — ботанические мутанты, и Элспет, вероятно, выменяла их у какого-нибудь пришлого коробейника.

— Я предпочитаю версию твоей матери.

— Почему? С таким характером, как у тебя, это довольно банально.

Он совсем разозлился:

— У меня свои капризы.

Артемас прошелся по широкому бордюру фонтана, потом медленно огляделся по сторонам и наткнулся на ее меланхолический взгляд.

— Здесь нужен управляющий, — произнес он тягуче. — Тот, кто удержит духов. Там, за старыми конюшнями и оранжереями, стояло несколько гостевых коттеджей. Что-нибудь от них осталось?

— Крыши провалились, окна выбиты, хотя стены еще стоят.

— Хорошо бы восстановить один из них. Лили, я подарил бы его тебе. Он стал бы твоим навсегда — я закрепил бы его за тобой. И немного земли…

— Нет, Она подбежала к фонтану, запрокинув голову, раскрасневшись от злости и чуть не плача:

— Тогда я чувствовала бы себя здесь служанкой. Мои родители были слугами у Коулбруков, но я не хочу.

— Клянусь, я не это имел в виду.

— Знаю.

Она гордо вскинула голову и села на бордюр. Артемас опустился рядом.

— Я только хотел сделать тебе подарок, — объяснил он. — В знак того, что объединяло наши семьи, в связи с тем, что ты потеряла, потому, что дорожу твоей дружбой наконец.

Она молча почистила ботинки друг о друга, стирая годовалую грязь.

— Может, ты уже сделал это, всего лишь вернувшись. Артемас кашлянул.

— Я хочу, чтобы ты здесь… Я хочу, чтобы ты жила здесь.

— Несмотря на то что я вынуждена уехать, в один прекрасный день я обязательно вернусь. И ты также.

Всегда раздельно, с кем-то другим… Она может полюбить кого-то, выйти замуж. И он ничего не сможет ни сделать, ни помешать. Слова, готовые вот-вот сорваться с языка, так и не были произнесены. Он массировал виски, представляя, что заключает ее в объятия.

«Останься здесь ради меня. Я буду приезжать, как только у меня появится хоть какой-то шанс. Никто не будет знать об этом».

За исключением Лили. Он рассказал бы ей, почему он не свободен, и она могла бы его понять, но, вероятно, презирала бы за это.

— Ты в порядке? — Она осторожно дотронулась до него. — Выглядишь так, будто отвратно себя чувствуешь. Он поднялся, сжал кулаки.

— Я верну тебе твое проклятое место. Я сделаю это даже ценой целой жизни. Ты никогда не простишь меня, если я не сделаю этого.

Лили изо всех сил ударила по кладке фонтана, гулкое эхо вторило ее свирепому рыку.

— Я тебя не виню. Раньше — да, но не теперь. Разве ты в ответе за то, что со мной случилось?

Он вытянул руки.

— Я держал тебя на руках раньше твоей матери, дал тебе имя.

— Кроме того, назвал теленка Фредом. Фред вырос, и на обед кому-то достался лакомый кусочек.

Она умела выставить все в самом нелепом свете. Артемас слабо вздохнул и покачал головой. Лили опустила глаза под ноги, затем наклонилась, подняла что-то с пола. В руках она держала крохотную зеленую ящерицу.

— Ты наверняка и ей захочешь дать имя, — саркастически заметила она. — Так что можешь обладать ею.

Никто, кроме Лили, не смог бы спровоцировать его таким образом. Артемас перевернул ящерицу хвостом вверх.

— Боб, — брякнул он.

Потом неожиданно посадил ее Лили на плечо. Ящерица юркнула в вырез тенниски.

Лили раскрыла рот, не завизжала — что уж тут, обыкновенная ящерица, которых она десятками ловила для забавы. Но эта шмыгнула между ее грудями. Девушка взяла футболку спереди и потрясла ее, ящерица, пощекотав ее правую грудь, застыла около соска. Лили дрожала в негодовании.

— Большое спасибо. Она у меня в лифчике.

Взгляд Артемаса трудно было понять — смеяться он хотел или ругаться? Лили шикнула на него и отвернулась, краска залила ее лицо. Смущение, ощущение колющего взгляда… Она немного приподняла футболку, ящерица вышла на гребень ее вискозной чашечки. Нижнее белье Лили было самым простым, в общем, ничего привлекательного для Артемаса, если он увидит его, подумала она.

Ящерица по-прежнему сидела на ее соске, будто зацепилась за сучок на дереве. Тихо выругавшись, она резко подняла чашечку и пробовала поймать хладнокровное. Та ринулась вниз по обнаженному животу, прямо к джинсам.

Ситуация уже выходила за рамки приличия.

— Держи ее, — приказала она, повернувшись к Арте-масу, обнажив свой живот. — Не снимать же мне джинсы!

Артемас накрыл ящерицу рукой у пупка. Все. Широкая, шершавая рука Артемаса плавала на неустойчивой поверхности, которая ритмично вздымалась в такт ее отрывистому дыханию.