Книга Роковой рубин, страница 12 – Дебора Смит

— Nein, nein, — простонала она. — О, черт!

— Что такое «черт»? — раздраженно спросила немецкая акушерка. — Тужьтесь, фрау Райдер, — добавила она уже по-английски.

— Она умирает, — мрачно сказала Джейн Гибсон. Джейн, тоже жена сержанта и закадычная подруга Франни, стала на колени перед кроватью и взяла в свои ладони до крови сжатый кулак Франни. — Она в родах уже больше суток. Это невозможно! Ее нужно отправить в госпиталь!

— Уже поздно отправить в госпиталь, — пробормотала акушерка. — Ребенок уже показался.

И это было действительно так.

Если она сейчас и умирала, то потому, что дошла до точки — четыре выкидыша за четыре последних года; целый взвод армейских врачей сочувственно гладил ее по голове и предлагал им с Карлом не оставлять попыток. Четыре года последовательного крушения их надежд довели Франни до того, что она больше не верила врачам.

Но в этом Карл оставался непреклонен. Слава богу, что он уехал на две недели на маневры и не знал, что она решилась рожать дома. Его всегда удручал ее интерес ко всякого рода нетрадиционным учениям.

— О господи, она не дышит! — воскликнула Джейн.

Франни, как сквозь вату, услышала эти слова. Чудовищная боль, наконец, отступила. «Я, кажется, дышу, — подумала она. — Значит, она имеет в виду ребенка». Франни из последних сил села, с ужасом глядя на посиневшего младенца, лежащего на окровавленных простынях меж ее ног.

Акушерка, положив головку младенца на свою мясистую руку, склонилась над ним и потянулась ртом к крошечному личику.

— Черт возьми, что вы делаете? — взвизгнула Джейн.

Франни нашла в себе силы оттолкнуть руку Джейн, которая явно собиралась вцепиться в полуседые кудряшки акушерки.

— Она делает ребенку искусственное дыхание, — произнесла она слабым голосом и, дрожа, стала молиться: — Пожалуйста, пусть девочка будет жива и здорова! Пусть моя глупость не погубит ее!

Ребенок вздрогнул; узенькая грудка судорожно приподнялась, неправдоподобно маленькие ручки и ножки дернулись. Акушерка положила его Франни на живот и слегка шлепнула. Раздался слабый сердитый крик. Франни склонилась над дочкой, плача и гладя слипшиеся светлые волосики на ее головке.

— Как ты думаешь, она на меня в обиде? Все было так ужасно.

— Не знаю, — сердито ответила Джейн, падая на стул. — А вот Карл разозлится как черт, если узнает, как все это происходило. Ты должна была родить уже давно, причем в госпитале, с блокадой позвоночника и со щипцами, а не со мной и с этой… арийской гадалкой.

— Перестань. Все обошлось, и слава богу.

Но она отнюдь не была в этом уверена, и чуть позже, когда девочка, уже завернутая в пеленки, лежала у нее на руках, Франни заглянула ей в глаза и прочла в них явный укор.

— Не сердись на меня, Саманта, — прошептана она. — Я люблю тебя. Я, правда, тебя очень люблю.

—Саманта? — Джейн отхлебнула кока-колы и села на край кровати. Акушерка вышла из кухни, икнула и сделала большой глоток темного пива из огромной кружки.

— Так мы с Карлом решили. Если мальчик, то Сэм, если девочка, то Саманта.

— Фамильное имя?

— Нет. — Франни нахмурилась, вспомнив свою семью. Она даже не переписывалась ни с кем, кроме Александры. Да и письма к ней получались дежурными и формальными. Та в ответ присылала фотографии своего сына, которому скоро исполнится четыре года, сопровождаемые короткими вежливыми записками. Франни была убеждена, что Александра так и не простила ей того, что у нее хватило мужества сбежать из дома. — Мы назовем ее в честь Элизабет Монтгомери, — наконец ответила она Джейн.

— Что-то я не понимаю. Ты ведь собираешься назвать ее Самантой?

— Ну да. Помнишь, в «Заколдованных»?

— Ничего себе! В честь колдуньи из телесериала? Ты хочешь, чтобы твоя дочь выросла колдуньей?

— Доброй колдуньей, — уточнила Франни. — Как в «Волшебнике страны Оз».

— Вот еще напасть. Ту тоже звали Самантой?

— Нет, ту звали Гленда. Просто существует хорошая карма и плохая карма. У Саманты — хорошая.

— Карма? — Джейн, окончательно потеряв терпение, в недоумении уставилась на Франни.

— Неважно. — Франни погладила пальцем крохотную ручку младенца. — Смотри, какие прелестные ручки. Фрау Миттельдорф, посмотрите, пожалуйста, линии ее руки.

— О, боже, — Джейн вышла из комнаты.

Акушерка тяжело уселась на кровать. Одной рукой удерживая на широком колене пивную кружку, другой она разжала правую ручку младенца и стала пристально ее рассматривать.

— Хорошие руки, — наконец объявила она.

— Хорошие? В самом деле? — Франни не на шутку обрадовалась.

— Да. Удача будет. — Женщина, помедлив, нахмурилась. — Она ей понадобится.

Франни была слишком подавлена чувством вины, чтобы спросить почему.

* * *

Почти два года Франни нипочем не соглашалась признать, что с Самантой что-то не так. «Скажи: папа», — каждое утро ласково говорил Карл, наклоняясь к дочке, сидящей за столом на своем высоком стульчике, а его завтрак тем временем остывал. Серьезно глядя на него и кушая свою кашку, Саманта не говорила ничего. «Скажи: мама, — вторила ему Франни. — Смотри, Карл, почти сказала», — и Франни замирала от страха, боясь взглянуть на мужа. На следующее утро повторялось то же самое. Саманта упорно молчала, стуча ложкой по своей тарелочке, и серьезно смотрела на них.

Однажды вечером, сидя в гостиной и глядя, как Саманта играет на ковре, Карл отшвырнул газету, закрыл глаза руками и хрипло пробормотал:

— Меня это убивает. Она или не может говорить, или не хочет.

— Врачи говорят — она здорова. — Франни прижалась к нему, изо всех сил сдерживая слезы. Она теперь все время сдерживала слезы.

Саманта в розовом джемпере важно складывала обрывки шнурков в коробку из-под ботинок; потом вынимала, ровно, в ряд, раскладывала на ковре и снова складывала в коробку.

— Посмотри, как она любит порядок. Совсем как папочка.

— Вырастет барахольщицей, — проворчат Карл. Он сел на пол, и Саманта, смеясь, потянулась навстречу его протянутым рукам. — Из тебя получится чертовски хорошенькая барахольщица, — сказал он ей. — Но, пожалуй, я отведу тебя к другому врачу.

Очередной врач подверг Саманту тем же тестам, что и все предыдущие, и, так же как все предыдущие, сказал, что не в силах установить таинственную причину, по которой девочка не хочет говорить.

В день рождения дочери — ей исполнилось два года, и она еще не произнесла ни одного слова — Карл, засунув руки в карманы, мерил шагами гостиную и смотрел, как Саманта с горящими от восторга глазами внимательно разглядывает плюшевого мишку, крутя его то так, то эдак.

— Нет, она не слабоумная! — вдруг громко воскликнул он. — Боже мой, я ничего не понимаю. С ней же абсолютно все в порядке.