Онлайн книга ««Врата блаженства»»
|
– Иншалла… – Ты мусульманкой стала? Роксолана не стала скрывать: – Не хотела, чтобы мой сын был сыном гяурки. – Правильно сделала. Я объявлю твоего сына следующим за Мустафой наследником. – Благодарю вас, Повелитель. – Я же тебе только что сказал: не рабыня ты для меня, а любимая женщина. Я не зря тебя Хасеки назвал. Почему ты так изменилась, чего боишься? – За сына боюсь, – почти прошептала, но он услышал. – Чего бояться? Он теперь наследник… И вдруг понял, что теперь еще опасней. Дернул головой, думать об этом вовсе не хотелось. Перед ним стояла женщина, о которой столько думал ночами, к которой рвалось сердце, а она словно и не рада, вялая какая-то. Сколько можно бояться? Сулейману так хотелось отклика ее тела, трепетного и горячего. Неужели не получит? Неужели рождение сына так повлияло на нее? Нет, вон как похорошела, грудь, и без того немаленькая, стала еще больше, бедра чуть раздались, лицо немного округлилось. Не женщина – гурия, такую только в объятиях и держать. Снова подошел, тихонько потянул халат с плеча. Она чуть вздрогнула и вдруг… прижалась к нему всем телом! Сулейман даже опешил, но, почувствовав ее желание, сжал в объятьях. Позже, когда, насладившись близостью, лежал, по-прежнему обнимая, она вдруг тихонько рассмеялась. – Что? – Я так боялась, что после рождения сына вы меня отвергнете. – Почему? – Одна наложница – один сын. Сулейман помнил этот неписаный закон. До сына наложница могла рожать сколько угодно дочерей, но, родив сына, удалялась от султана. Она оставалась в гареме на положении кадины, имела немалое содержание, много подарков, но в спальню больше не ходила. Вдруг еще сын? – Дочь родишь. – Угу, – Роксолана уткнулась ему в грудь носом. Сулейман счастливо рассмеялся. У Роксоланы не получалось уходить до рассвета, как полагалось наложнице, и сам Сулейман тоже не уходил, как делал после близости с другими. Наложнице, и даже кадине, не полагалось видеть Повелителя спящим, считалось, что это опасно, во сне человек расслаблен, его проще сглазить, выведать тайны… Но эту женщину Сулейман почему-то не опасался совсем, словно чувствовал, что она скорее сама выдаст сокровенное, чем выпытает у него. К тому же ему бывало мало одной близости, хотелось еще. Это оказалось не так-то просто. У Роксоланы грудь полна молока, нужно либо кормить Мехмеда, либо сцеживать… Когда в первую ночь после возвращения она попыталась тихонько выскользнуть из объятий любимого, Сулейман даже обиделся: – Я не приказывал тебе уйти. – Мне нужно… Повелитель, я должна сцедить молоко, время уже… – Что сделать?! – В моей груди много молока для вашего сына. Нужно либо покормить его, либо сцедить молоко. Простите… Сулейман вспомнил, как Хуррем кормила Мехмеда, ее счастливое в ту минуту лицо. Захотелось увидеть снова: – Скажи, чтобы принесли ребенка. Покормишь здесь. Такого гарем еще не видел – маленького принца принесли в покои султана, и Хуррем кормила ребенка не просто сама, а при Повелителе! Кажется, в ту ночь не спал никто, во всех коридорах слышался неясный шум, словно шипели переплетающиеся змеи. Так и было, услышав новость, наложницы, служанки, евнухи передавали ее друг другу немедленно. Но во дворце нельзя разговаривать громко, все приглушенно, а ночью и вовсе шепотом. Гарем шипел… А Сулейману и Роксолане было просто наплевать. Маленькому Мехмеду тоже, он сосал грудь, а счастливые родители наблюдали. – Мне кажется, этот сын будет лучшим, любимым… Роксолана даже вздрогнула от таких слов. Приятно, конечно, очень приятно и радостно, но… – Что? – Сулейман заметил, бровь чуть приподнялась. – Повелитель, для меня большая честь, я очень рада… но, прошу вас, не называйте так Мехмеда вслух… Опасно… Зависть никогда не отдыхает. – Любовь не скроешь. Но я понимаю, как тебе трудно. Много скорпионов, собранных вместе, обязательно погибнут от укусов друг друга, много женщин, живущих рядом, обязательно будут завидовать. Но таков гарем, я могу поставить тебя над всеми, но это не избавит от зависти. Роксолане хотелось сказать, чтобы просто избавился от гарема, но она подумала, что пока такое говорить рано, и произнесла другое: – Я справлюсь сама, просто не стоит лишний раз подчеркивать мое положение. – С чем справишься? – С гаремом. – Ты? Женщина вскинула голову: – Справлюсь. Мне есть за кого бороться. У меня ваша любовь и Мехмед. Справлюсь. Сулейман с тревогой услышал железные нотки в голосе любимой. – Только не стань такой, как все. Я сегодня не слышал твоего смеха. Кизляр-ага сказал, что ты редко смеешься. Хуррем и не смеется… – Я очень боялась за жизнь Мехмеда, Повелитель. Теперь буду смеяться. – И бояться не будешь? – Бояться буду, но теперь я знаю, что ваша любовь со мной. – А раньше не знала? Я же писал… – Я очень боялась, что вы прогоните меня после рождения сына. – Вот еще! И тем не менее это была проблема. Удалить от себя Хуррем Сулейман просто не мог, не представлял себе ночей без этого тела, дней без этих глаз и этого голоса, а теперь появилось желание каждую ночь еще и видеть, как она кормит сына. Но даже Повелитель, во власти которого были все жизни не только во дворце, но и в империи, который мог карать и миловать даже по своему капризу, не мог пойти против закона. А закон действительно повелевал: одна наложница – один сын. Торопясь в Стамбул, Сулейман гнал от себя такие мысли, но совсем отмахнуться не мог. Султан, который мечтал править по закону, в первый же год оказался заложником этого закона. И все же он отмахнулся, пока есть время. Как много? Нет, Сулейман вовсе не желал, чтобы Хуррем предохранялась, он очень хотел, чтобы она рожала еще сыновей… И дочку, обязательно дочку, похожую на маму. Маленькую принцессу, которая будет вот так же смешно причмокивать, получая порцию маминого молока. Почему ему никто не говорил, какое это счастье – видеть, как его любимая женщина кормит их сына? Ведь любил же и Махидевран, и Гульфем, но никогда не видел, как сыновья сосут грудь. Кормила ли Махидевран сама? Вряд ли, от этого обвисает грудь. Вспомнив о такой досадной угрозе, Сулейман нахмурился. Роксолана решила, что это из-за того, что Мехмед слишком долго ест, попыталась отнять грудь, но голодный малыш вцепился в нее ручонками. |