Книга Соблазнительница, страница 58 – Стефани Лоуренс

Он одним движением освободился от оставшейся на нем одежды. И встал перед ней, обнаженный и возбужденный.

— Раздвинь ноги.

Она повиновалась, и он вошел в нее, не отрывая от нее взгляда, вошел одним сильным движением, отчего она выгнулась, задохнулась, впилась пальцами в его плечи, впилась ногтями ему в кожу, откинула голову на подушки. Недаром он разложил подушки определенным образом — они окружали ее так, чтобы она могла выдержать его страсть, силу и неистовство, с которыми он брал ее.

С которыми он любил ее.

Эта мысль озарила ее, как ослепительная вспышка, когда она посмотрела ему в лицо, пустое от страсти, с закрытыми глазами. Бешеная энергия распространялась по ее телу, по ее жилам, до самой сердцевины. И вот она сама загорелась и вспыхнула. Взорвалась. И утратила всякое ощущение в бездумности жара и удивления. Она вжималась в него, распахнув все чувства, вся отдавшись ему. Ласкала его, предлагала ему всю себя. И он брал — снова, и снова, и снова…

За окнами раздался удар грома — началась гроза; внутри, в комнате, бешено вращался вихрь энергии.

За окнами ветер гнул деревья, молнии освещали небо.

Внутри, в комнате, ритм их слияния все ускорялся и ускорялся.

Энергия пронизала их, живая, со множеством ощущений, мерцающих чувств, сверкающих красок страсти и желания. Она росла, пока не стала почти осязаемой — раскаленным блаженством. Усиливаясь, длясь, она сжималась вокруг них.

А потом взорвалась.

И они улетели. Высоко на гребне ощущения, которое сотрясло их чувства. Высоко, туда, где чувства сотворили море, а ощущения — сушу. Где чувства были ветром, а горные пики вырастали из восторга. И солнце было истинно великолепно, шар, исполненный такой силы, что она расплавила их сердца.

И теперь они бились как одно.

Когда было так, как сейчас?

Никогда.

Почему это произошло теперь? Почему с ней?

Вопрос, на который нет ответа.

Люк лежал на спине среди подушек, Амелия свернулась рядом с ним, положив голову ему на плечо и маленькую руку на его грудь. На его сердце.

После грозы настала теплая ночь; Люк не стал укрывать их остывающие тела. Прятать их наготу.

Перебирая пальцами ее волосы, он посмотрел на нее, на ее голые ноги, сплетенные с его ногами, на алебастровый изгиб ее бедра, на котором властно лежала его рука.

Это казалось очень странным — что это была она, женщина, которую он знал младенцем, ребенком, девушкой. Женщина, которую, как ему казалось, он знал очень хорошо, — и при этом женщина, которая сегодня ночью пережила с ним взлет, выдержала все проявления его бешеной страсти, приняла его целиком, предавалась вместе с ним возбужденному приливу желания… нет, он не знал ее.

Она совсем другая — стихийная тайна, укрытая завесой, знакомая и вместе с тем неведомая.

Сегодня ночью не было ласковых поцелуев, нежных ласк, только та бешеная сила, которая двигала им — и ею. Что ей это понравилось — нет, что она страстно хотела этого, — что она с радостью встретила это и так охотно отдала всю себя во власть этой силе, так что эта сила унесла их обоих… вот что было удивительно!

Из-за окна слышался легкий шум дождя; гроза миновала.

А сила, которая текла между ними и соединила с такой катастрофической мощью, пребывала здесь, хотя и дремала. Притихшая, но живая. Она дышала вместе с ним, текла по его жилам, владела им.

И будет так, пока он жив.

Знает ли она? Понимает ли?

Вот еще вопросы, на которые нет ответа.

Если да, то он узнает об этом утром, когда она проснется и попытается взять власть в свои руки. Попробует подчинить силу, которая теперь навсегда принадлежит ей.

Откинув голову на подушки, он прислушивался к шуму дождя.

Подчиниться?

Мужчины всегда уверены, что это женщины подчиняются им.

Но и мужчины тоже подвластны.

Подвластны этой безымянной силе.

За много миль к югу от Калвертон-Чейза грозовой ветер клонил верхушки старых деревьев, окружающих Плейс. Эти стволы были так стары, так укоренились в земле, что под любым вихрем почти не гнулись. Зато ветер гнал обрывки туч под луной и раскачивал самые верхние ветви, отчего по земле бешено метались тени.

Дом тонул во мраке. Было за полночь, и все обитающие под его широкой крышей уже улеглись спать.

Кроме легкой фигурки, которая появилась из боковой двери, с трудом закрыв ее из-за ветра и затем поплотнее закутавшись в тяжелый плащ. Капюшон не желал держаться на голове. Откинув его, она направилась по узкой боковой лужайке, быстро нырнула под деревья; ридикюль бил ее по ногам, но она не обращала на это внимания.

Она направилась к беседке на опушке, обращенной к переднему фасаду, а там из тени вышел Кирби.

Задыхаясь, она подошла к нему. Остановилась, открыла ридикюль, не говоря ни слова, достала оттуда узкий цилиндр. Отдав его Кирби, боязливо оглянулась на дом.

Он поднял цилиндр цепкой рукой, рассмотрел замысловатую резьбу, прикинул вес.

Молодая леди повернулась к нему:

— Ну? Этого хватит теперь?

Кирби кивнул:

— Очень даже хватит.

Он опустил вещицу — старинную солонку — в карман пальто и взглянул на молодую леди.

— На некоторое время.

Она вскинула голову, устремила на него взгляд. Даже в этом скудном свете было видно, как она побледнела.

— Что… что вы хотите сказать — на некоторое время? Вы сказали, что одной-единственной вещи из этого дома хватит, чтобы спасти Эдварда.

Кирби кивнул:

— Эдварда — да. — Он осклабился, впервые позволив этой глупой девчонке увидеть его истинную натуру. — Но теперь настало время и мне получить мою долю.

— Вашу долю? Но вы… вы же друг Эдварда?

— Эдварда здесь нет. А я есть. — Она ошеломленно взирала на него, Кирби усмехнулся. — Вы же не думаете всерьез, что я помогаю такому типу, как Эдвард, только по доброте сердечной?

От того, как он это произнес, ей все стало мучительно ясно. С широко раскрытыми глазами она сделала шаг назад, не сводя взгляда с Кирби. Он улыбнулся еще выразительнее.

— Нет, вам незачем бояться, что я посягну на вашу особу. — Он окинул ее пренебрежительным взглядом. — Но вот планы на ваш… скажем, талант легкой руки — такие планы у меня есть.

Она поднесла руку к горлу; она с трудом обрела дыхание, чтобы спросить:

— Что вы имеете в виду? — Она сглотнула. — О чем вы говорите?

— О чем я говорю? Я просто требую, чтобы вы продолжали снабжать меня всякими безделушками, как вы это де лали в последнее время.