Онлайн книга «Про Иону»
|
В доме было тихо, как перед бурей. Наконец Миша пригласил Басю Соломоновну пройти на кухню. Состоялся следующий разговор. Миша: «Бася Соломоновна, вы знаете, как я вас уважаю». Бася Соломоновна: «Да, Миша, я это всегда знаю». Миша: «Бася Соломоновна, Вова рассказал мне, что вы распускаете слухи, за которые по головке не погладят». Бася Соломоновна: «Какие слухи, Мишенька? Вейз мир! Что Вова тебе наговорил?» Миша: «А такие слухи, Бася Соломоновна, что в год столетия Ленина американцы начнут войну и сбросят на нас на всех бомбу». Бася Соломоновна: «Вейз мир, Мишенька! Я Вове такого никогда не говорила! Я же с ним и при тебе не разговариваю, а без тебя мне и в голову не взбредет ему хоть слово сказать! Ведь всё на твоих глазах!» Миша: «Бася Соломоновна, вы это Люсе говорили? Про войну?» Бася Соломоновна: «Ну, говорила…» Миша: «Бася Соломоновна, вы Людмилу Ивановну хорошо знаете?» Бася Соломоновна: «Хорошо знаю». Миша: «Так зачем же вы ей такие вещи передаете? Вова говорит, что она по всему Киеву рассказывает про то, что с Третьей мировой дело решенное и что у нее точные сведения. А Вова на оборонном заводе работает… И должность у него такая, что он со всякими тайнами военными связан. Да мало ли что… Вы же знаете, Люся не остановится. Она куда надо письмо настрочит, чтоб меры приняли насчет войны. А с Вовы спросить могут. На него же сразу подумают, что он военную тайну Люсе разболтал. Как же так вы, Бася Соломоновна, безответственно поступаете? А от Вовы и ко мне ниточку протянут, вы же знаете, как это делается». Бася Соломоновна оцепенела. Ужас объял ее. Она разрыдалась. И, сморкаясь в край коричневой, послевоенной (Второй мировой) кофты, запричитала: — Мишенька, прости меня… Но ведь все говорят… Миша припечатал: — Теперь все говорят, Бася Соломоновна. Но первой сказали вы! Бася Соломоновна гордо вскинула голову, и прозрачная капля повисла на кончике ее носа. «Вот именно, я, а не Люся!» Бася Соломоновна с трудом удержалась, чтобы не произнести это вслух. Назавтра Бася Соломоновна отправилась в Киев. Она хотела поговорить с Люсей. Люся божилась, что ничего никому «специально» насчет Третьей мировой не рассказывала. Только Фридочке — Вовиной жене. А уж кому Фридочка могла рассказать — дело темное. То есть ясно, что Фрида раззвонила всем. И конечно, своему дяде-зубнику. А у того клиентура ого-го. Бася и Люся думали, как быть. В комнату вошел Оврам. Женщины рассказали о Фридочке и ее поведении. Оврам решил поехать к Фридиному дяде, которого отродясь не видел, и под видом обыкновенного пациента разузнать, что тому известно. Фридин дядя работал на дому и принимал только по рекомендации. «Свои» со стороны Погребинских никогда у него не лечились и в глаза не видели, так как он брал большие деньги. Сейчас же Люся позвонила Фриде и попросила адрес дяди для «одного своего хорошего знакомого начальника». Фрида дала. Через полчаса все втроем — Оврам, Люся и Бася — были в приемной дяди. Оврам держался за щеку и натурально стонал. Его пропустили без очереди. Через пять минут он выскочил из кабинета и, схватив женщин под руки, выбежал с ними на улицу. Он рассказал, что только успел намекнуть насчет Третьей мировой, как дядя заорал, вытащил его из кресла и обозвал паникером. Видно, Вова и с ним провел разъяснительную беседу. Дело принимало серьезный оборот. Если Вова решился говорить на такую щекотливую тему с Фридиным дядей — опасность и в самом деле нависла над всеми, кто знал про начало Третьей мировой. Оврам, Люся, Бася приехали домой и стали рассуждать. Выяснилось, ко всему, что Люся делилась соображениями не только с Фридой. Но и с товарками у себя на обувной фабрике. И в очереди в молочной на Борщаговке. И в мясном магазине на Подоле — как раз хорошую свинину давали, очень уж долго стоять пришлось, не молчать же! И в галантерее на Крещатике. И на Бессарабке. И в больнице, когда сдавала Абрашины анализы. И в сберкассе на Печерске, когда платила за квартиру. И на автобусной остановке в Дарнице. И в метро, не помнит, на какой станции. Ну и, конечно, Фридочке. Фрида рассказала дяде-зубнику и Вове. Вот и все. Бася разволновалась. Весь Киев уже знал. И конечно, сам товарищ Шелест [26] в курсе. Что касается Чернигова, то в тамошнем обкоме партии уж и подавно все было известно, потому что в одном доме с Басей Соломоновной жила теща обкомовского электрика и захаживала к ней за советом по перелицовке. И с ней про Третью мировую Бася, разумеется, беседовала. А раз так — знали и в Москве. Не станут же такую информацию держать при себе начальники в Чернигове и в Киеве. Однако информация просачивалась и в другую сторону. В Чернигове, где ввели в строй крупнейший в целой Европе камвольно-суконный комбинат и стояли две авиационные части, безусловно, действовали американские шпионы. Не говоря о том, сколько их обреталось в Киеве. Так что в самой Америке — от своих черниговских и киевских шпионов — наверняка прознали о том, что Бася Соломоновна разгадала планы Третьей мировой. Но если всем все известно — значит, наши предупреждены и, стало быть, начеку. Так американцы, лишенные преимущества внезапного нападения, рыпнуться не посмеют. Вины за собой Бася Соломоновна не видела. Обвинить могли только в одном: что она мешает работать ответственным органам, которые и без нее знают, что делать. Прощаясь с Оврамом и Люсей, Бася Соломоновна кротко проговорила: — Я все возьму на себя. Бася Соломоновна решила больше ни с кем не говорить. Раз так вышло и ее язык такой вредный для родственников. Вредный по мизерному, частническому, разумению. Приехала в Чернигов — и замолчала. Молчала полгода. Только «да», «нет». И таяла как свечка. Миша и Вера волновались, хоть особо им было некогда — работа, дети. В начале 1970-го Бася Соломоновна скончалась. И 22 апреля никто не поблагодарил Басю Соломоновну, пусть и посмертно, за предотвращение Третьей мировой войны. МОЛИТВА
Все, конечно, помнят, как в Ираке, когда ловили Хусейна, один тамошний крестьянин из берданки подстрелил американский военный вертолет и получил за это кучу денег от Саддама. И стадо баранов в придачу. Шуму было много. А чего удивляться? Ведь все-таки пуля, все-таки оружие применил. Прицелился, попал — ну и молодец. |