Книга Про Иону, страница 132 – Маргарита Хемлин

Некий Вольфович Теодор — фронтовик, капитан, бывший разведчик, отважный человек и так дальше, организовал курсы самообороны. Разработал систему защиты каждой отдельной квартиры на случай погрома. Превратил садово-огородный инвентарь в первостатейное оружие массового поражения. Постоянно поддерживал на плите на малом огне кастрюли с кипятком.

Теодор говорил:

— Пусть сунутся, я им Брестскую крепость покажу! Я им Массаду устрою!

Евреи из соседних подъездов и домов, со всей округи метро «Спортивная» и более дальние стекались к Теодору перенимать опыт.

Не смешно.

Тетя Руфа жила на четырнадцатом этаже на улице Заморенова, на Пресне, и посреди волнений сохраняла совершенное спокойствие. К ней приходили евреи с третьего и седьмого этажей проинформировать: в минуту опасности они готовы ее защитить, так как она одна.

Руфа поблагодарила и сказала:

— Ну и дураки же вы все! Погромы бывают только на первом этаже. Надо сперва побить окна, а потом ворваться в помещение. Это раз. Люди теперь одеваются так хорошо и одежду носят такую красивую, что посудите сами, в таком виде воевать жалко. Это два. А три я вам скажу — никто мне не нужен, потому что родной сын меня забыл и крыша у меня течет, а в ЖЭК черта с два дозвонишься, и продукты дорожают, аж зла на них не хватает. А сыну пятьдесят лет и ему соображать надо.

Погромов не было. Про Сумгаит все знали и про Баку, но еврейских не было.

Кстати, про Баку. Один мой знакомый в Москве — его фамилия Варжапетян — получил тогда из Баку письмо без содержания, как знак, что живы. А на конверте на всякий случай его фамилия была написана просто «Варж», чтобы ни перед кем не обнаружить нацию. Атмосфера.

Возвращаемся к Руфе.

Жизнь, конечно, на месте не стояла и шла между прочим.

Руфа встретила путч девяносто первого года у телевизора. В программе «Время» она приметила среди прочих защитников Белого дома своего сына Петра. Мельком, конечно, но так как она его давно не видела, узнала сразу. Материнское сердце настороже.

Руфа пошла к Белому дому — выловить сына и нелицеприятно посмотреть ему в глаза, а то он матери вон сколько не звонил — у самого телефона не было, а мать на хлеб копейки экономила с учетом инфляции.

Одним словом, мать объял порыв.

Оделась во все немаркое, с вешалки прихватила болоньевый плащ в комплекте с косынкой. Отправилась.

Милиционеры к Белому дому не пускают. Но кто остановит старуху! Руфа и шла.

Людей много, шум, крик, строят баррикады. Руфа подойдет то к одним, то к другим. Смотрит, нет ли Петра. Не видно.

Спрашивает:

— Не знаете Петра Ильича Гринштейна? Он должен быть где-то тут. Я его мама.

Нет ответа.

Один, правда, пожилой мужчина посоветовал:

— Идите домой, мамаша. Здесь дело серьезное. Смотрите по телевизору, как обернется. Если покажут.

Руфа ходила до вечера.

Тут напряжение стало подниматься до предела. Ждали штурма с танками. Люди обсуждали возможности. Руфа не обращала внимания, бродила и спрашивала.

Аккуратный паренек вежливо подхватил ее под локоток и доверительно спросил:

— Что вы тут ходите, тетя? У вас документы имеются?

Предъявить Руфа не смогла ничего. А на первый вопрос ответила так:

— Я ищу сына. И вообще не ваше дело.

И столько решимости и благородства было в ее ответе, что парень отстал. Однако прямо при Руфе, специально, чтоб она слышала, доложил кому-то по рации:

— Сумасшедшая, сразу видно. Бомжиха.

Совсем стемнело и захолодало. Руфа напоследок решила сделать контрольный заход. Подошла к баррикаде из черт знает чего и спросила насчет сына.

Ей ответили:

— Да тут он, на совещание пошел. А вы поесть принесли?

— Не принесла, — Руфа разозлилась на себя, что не принесла.

— Ну-ну, ладно, дело такое… Петр Ильич скоро придет. Будет штурм, так решают: как и что. Отдохните, у нас тут и раскладушка.

Руфу проводили к раскладушке.

Накрапывал дождь. Руфа спустила на лицо болоньевую косынку и не заметила, как заснула.

Проснулась от того, что женский голос кричал ей в ухо:

— Вставайте! Вставайте! Надо уходить!

Руфа встрепенулась и сразу спросила, где ее Петр.

Женщина не ответила, а только сказала:

— Вас пушкой не разбудишь! Если сумеете, добирайтесь домой.

Когда Руфа слезла с раскладушки, вода с плаща вылилась в продавленный брезент. Руфа угодила рукой в лужицу. Показалось, что она в детстве и произошло непоправимое, и что теперь ее будут стыдить. Но тут же осознала: идет дождь, значит, все в порядке.

Руфа поблагодарила и раскладушку, и сон, так как являлась человеком очень отзывчивым на доброту. Хотела сказать «спасибо» тому, кто отправил ее спать, но по объективным обстоятельствам не смогла.

Лица кругом не различались, голоса и разговоры будто сплелись в одно. Жгли костры, светили фонариками.

Руфа схватила за руку пробегавшего:

— Где тут выход?

Человек не ответил, а только махнул куда-то рукой. Руфа отнеслась к указанному направлению с доверием.

В доме, как часто бывало, лифт не работал. На свой четырнадцатый этаж Руфа поднималась долго. Аж на седьмом, где евреи, присела передохнуть. Уютно светила тусклая лампочка, ничего ниоткуда не капало. Руфа прислонилась к перилам и закрыла глаза.

— Господи, как хорошо, как хорошо, Господи, — убаюкивала она сама себя, но помнила, что надо идти вверх, и потому не полностью отдавалась расслабляющему чувству благодарности.

Ну, понятно, старый человек. Не встала и не пошла. Крепко задремала. Снилось, что падает, падает, а дна все не видно.

На нее наткнулись соседи — вышли к мусоропроводу:

— Руфа Соломоновна, вам плохо? Провести домой?

Руфа от сопровождения отказалась. До места дошла самостоятельно.

На кухонном столе увидела записку:

«Дорогая мама! Никуда не выходи из дома! Я тебе звонил и не дозвонился. Крайне волнуюсь. Я отбежал на минутку от Белого дома. У меня все хорошо. Дети здоровы, от Бэллы привет и наилучшие пожелания. Петр».

Руфа даже не расстроилась. Как всегда: с сыном разминулись, не поговорили, семейных отношений не прояснили.

Включила телевизор. Там передавали последние известия. Обстановка нормализовывалась. Петра видно не было.

Руфа налила большую чашку чайного гриба. Выпила, хорошо для давления и вообще. Подумала: «А Петя пить хочет, наверное. Любит чайный гриб, может выпить трехлитровую банку. Ну, не трехлитровую, так литровую».