Книга Хозяйка Дома Риверсов, страница 127 – Филиппа Грегори

— А теперь лейте, — велел он и указал на маленькие формочки, стоявшие на столе.

Я осторожно наполнила каждую из них серебристой жидкостью из фляжки, вернула ее алхимику, и он тихо пояснил:

— Некоторые процессы требуют обязательного участия женщины. Известно, что многие важные алхимические открытия были сделаны мужем и женой, работавшими вместе. — Он кивнул на висевший над огнем котелок, из которого тянулся змеевик. — Например, этот метод дистилляции был изобретен женщиной и назван в ее честь.

— Но у меня-то никаких особых знаний и умений нет! — воскликнула я, отрицая даже дарованные мне, хотя и не слишком значительные способности. — А если у меня и бывают видения, то их посылает Господь, и мне самой они обычно неясны.

Алхимик предложил мне опереться о его руку и повел к дверям.

— Я понимаю вас, — отозвался он. — Я побеспокою вас только в том случае, если не сумею сам выяснить то, о чем так просила меня королева. И вы совершенно правы, скрывая тот свет, что прячется в вашей душе. Этот мир не способен понять умную, образованную женщину; таких женщин он просто боится, как боится и умелых мастеров, и талантливых ученых. Мы все вынуждены заниматься своим делом втайне. Даже теперь, когда страна особенно нуждается в советах и мнениях умных и образованных людей.

— Королю лучше не станет! — вдруг выпалила я, словно кто-то против моей воли дернул меня за язык.

— Нет, не станет, — печально согласился алхимик. — Но мы должны сделать все, что в наших силах.

— И то видение… та темница в Тауэре… я ведь видела…

— Да, и что же вы видели?

— Я видела его! И кто-то еще стоял с ним рядом, загораживая окно, и от этого там было совершенно темно…

— Вы думаете, он встретит свою смерть в Тауэре?

— Но я видела не только короля. — Мне вдруг захотелось все ему выложить. — У меня было такое ощущение, не знаю уж почему, словно там был и кто-то из моих собственных детей! Один из моих мальчиков. Возможно, даже два. Да, я это видела, и меня с ними не было, так что я не могла это предотвратить! Я не могла спасти короля, и детей своих я тоже спасти не могла! Они все войдут в Тауэр, но уже не выйдут оттуда!

Он ласково коснулся моей руки и промолвил:

— Мы сами творим собственную судьбу. Вы, возможно, вполне сумеете защитить своих детей; мы, возможно, еще сумеем помочь королю. Но не забывайте своих видений; возьмите их с собой в церковь и помолитесь там; и я, конечно, тоже стану молиться Господу нашему, надеясь, что разгадаю смысл ваших видений. Вы расскажете королеве все, что видели?

— Нет, — отрезала я. — Ей и без того хватает печалей, а ведь она еще так молода. И потом, разве я могу что-то сказать наверняка?

— Ну, что вы видели? — не выдержала Маргарита.

Мы с ней пешком возвращались домой, по-прежнему никем не узнанные, по темным, но все еще людным улицам Лондона. Мы крепко сцепили руки на тот случай, если нас толкнут или разъединят в толпе, а свои сияющие волосы Маргарита прикрыла капюшоном.

— Этот противный алхимик не пожелал со мной делиться! — пожаловалась она.

— У меня было три видения, и ни одно из них ничего хорошего не сулило, — сообщила я.

— И какие же это видения?

— Незнакомое мне войско вело сражение, поднимаясь по склону холма. Еще я видела мост, который рухнул под тяжестью тел, и люди попадали в реку, и это было ужасно.

— Вы думаете, дело все-таки дойдет до сражений? — осведомилась королева.

— А вы думаете, что нет? — сухо ответила я.

Она кивнула, признавая мое здравомыслие.

— Я, пожалуй, даже хочу войны, — заявила она. — Я не боюсь сражений. Я ничего не боюсь! А что еще вы видели?

— Маленькую комнату в глубинах Тауэра, и как там погас свет.

Помолчав, она заметила:

— Но в Тауэре полно маленьких комнат, и для многих там навсегда гаснет свет.

И тут мне показалось, будто кто-то коснулся ледяным пальцем ямки у меня на шее под затылком. И я вдруг подумала: «А что, если кто-то из моих детей окажется в Тауэре и однажды на рассвете обнаружит, что в его темнице померк свет, ведь единственное узкое окошко-бойницу заслонил своей спиной некто огромного роста?» Однако вслух я произнесла:

— И больше я ничего не видела.

— Но вы же говорили, что у вас было три видения.

— Ах да. Еще я видела кольцо в виде короны, скорее всего, английской короны. Это кольцо находилось глубоко под водой, а потом его вытащили.

— Кто вытащил? — заинтересовалась она. — Это была я?

Я крайне редко обманывала Маргариту Анжуйскую. Я действительно любила ее и поклялась быть верной ей и ее Дому. Но я бы ни за что не назвала ей имя своей прекрасной дочери — ведь в моем видении именно она, моя Элизабет, держала в руках кольцо, означавшее корону Англии.

— Лебедь, — брякнула я первое, что взбрело в голову. — Какой-то лебедь достал клювом корону Англии.

— Лебедь? — прошептала она. — Вы уверены?

Она даже остановилась прямо посреди улицы, и какой-то возчик грубо закричал на нас, чтобы мы убирались с дороги. Мы поспешно отскочили в сторону, и я подтвердила:

— Да, это был просто лебедь.

— Но что же это значит? Вам ясно, что это значит?

Я покачала головой. Я назвала лебедя только потому, что не хотела даже упоминать о своей дочери. И теперь, как это часто бывает, одна ложь потянула за собой следующую.

— Но ведь лебедь — символ наследника Дома Ланкастеров, — напомнила мне Маргарита. — Ваше видение означает, что мой сын Эдуард займет королевский трон!

— Видения никогда не дают полной уверенности…

Но она уже не слушала. На лице ее сияла улыбка.

— Ну как вы не понимаете? Лучшего развития событий и представить нельзя! Ради сына король может и отойти от дел. А я уже догадываюсь, какой путь мне предстоит! И я буду двигаться только вперед! Этот лебедь — мой мальчик, мой принц. И я сделаю все, чтобы посадить Эдуарда на английский трон!

Даже позволив начаться одному из самых противоречивых и опасных заседаний, какие когда-либо имели место в парламенте, даже призвав туда троих магнатов, которые, кстати, привели с собой собственные армии, король тем не менее пребывал в радостном расположении духа и в гармонии с самим собой и со всеми окружающими. Он был абсолютно уверен, что любые, даже самые сложные проблемы лучше всего решать в обстановке любви и доброжелательства. Сам он, впрочем, участия в решении этих проблем принимать не желал и собирался прибыть на заседание, когда все уже завершится, затем лишь, чтобы благословить противоборствующие стороны. Он как бы отстранился от всего того, что творилось в Лондоне, и хотел спокойно помолиться за установление мира в стране, предоставив другим спорить и высчитывать, во что может обойтись подобное соглашение, угрожать друг другу и даже чуть ли не кидаться в драку. И все же стороны сумели в итоге прийти к некоему согласию.