Онлайн книга «Хватай Иловайского!»
|
— На этот раз из-за неё. — Эх, коли за неё, то и помереть не жалко, — после такого же секундного размышления признали наши. Я покраснел. Стало быть, за-ради меня им всем помирать неохота, а вот за-ради этой красы с бюстом четвёртого размера в обнимку с уполовиненным коньяком — не жалко?! И ладно бы рыжий ординарец так думал, но ведь и мой родной дядя туда же! Про предателя Прохора вообще молчу! Сдал добрый денщик своего воспитанника со всеми потрохами, поменял на красну девку с чёрными бровями, хоть не для него она и выросла… — Кажись, нам крышу подпалили, — флегматично принюхиваясь, заметил Прохор. — Эт-то хорошо, — не в тему откликнулась Катенька. — Я чё-то… это… замёрзла, что ли… Скоро отопление дадут? Упыри посмотрели на неё, на меня и предупреждающе покрутили пальцами у виска, дескать, не спеши ты жениться, хорунжий. — Шмальнуть не дал, — обиженно выпятила на меня нижнюю губу всхлипывающая Хозяйка Оборотного города. — Может, она тебе нравится? Может, т-ты её любишь, а? Может, я тебе уже и не нраф… нравли… нравл… юсь, блин, сложно-то как… Хочешь, лифчик покажу? — Чего? — не понял я. — Ли-ф-чи-к, — чётко разделяя буквы, пояснила Катя. — А что это за зверь такой невиданный? — невольно обернулся и дядюшка. — Эт-то… это такой… такая… на косточках и без пуш-апа! Заметьте! Всё своё ношу с… с… сбой. Тьфу, короче, Илюха, всё равно щас все помрём… Я едва успел броситься вперёд, останавливая руку Катеньки, уже начинающей стягивать с себя смурфоблузку. Дядя, Прохор и рыжий, покраснев, аки розы с морковками, развернули друг друга к окну. На дворе уже вовсю плясали отблески пламени. Чумчары крались в третью атаку… — У меня один заряд остался. — У меня ещё два. — А я пустой! Ну нехай на взмах сабли подойдут… Иловайский! — обернулся ко мне Прохор. — Хватит миловаться, не женат, не венчан с лучшею из женщин. Целуй разок, не вопрос, но спеши на пост! Нужна твоя шашка, а то всем кондрашка! — Рифма так себе… — поморщились мы с Катей, но тем не менее я, естественно, рванулся на свою боевую позицию. Не менее двух десятков чумчар выстроились перед окнами, глаза горят, зубы оскалены, ногами топочут, башибузуки, да и только. — Убейте всех! У них порох кончился! — откуда-то из-за забора продолжала бесноваться хромая ведьма. — Что ж ты ей такого сделал, характерник? — зло обернулся дядин ординарец. — Не приласкал, когда баба просила, а мы теперь расхлёбывай… Чумчары издали победный вой, вздымая над головами ржавые кривые ножи, и в этот момент вдруг за их спинами раздался на удивление знакомый голос: — Вы чё учудили-то? Кто позволил на селе хаты-от жечь-то? Нехорошо-о оно, не по-соседски… Из-за забора вышел здоровущий калачинский староста с бородой до пояса, с демонстративно начищенной бляхой и тяжёлой оглоблей в руках. За его спиной мрачно стояли деревенские жители Калача на Дону от мала до велика, кто с топором, кто с вилами, кто с косой, кто с мухобойкой. — Нешто мы козачкам-то не поможем, а? Навались, православныя! Один удар тяжеленной оглобли — и трое чумчар рухнули с расколотыми черепами! Да, переглянулись мы, страшен во гневе русский мужик, ох страшен… — Уф, шабаш, братцы, — махнул рукой мой дядя, первым опускаясь на пол. — Передышимся минутку, да и пойдём врукопашную. — Я с ва-вами! — подняла руку Катенька, разумно не делая даже попытки встать. — Упс… в смысле с вами, но… мысленно! — Мы тоже лучше тут полежим, — виновато попросил меня добрый Моня, поглаживая по лысой башке своего сотоварища. Шлёмка валялся на полу, выведенный из строя, а на его затылке зрела нехилая шишка. Я кивнул и высунулся в окно. Первую цепь чумчар крестьяне успешно смяли, чувствовалась трудовая рука и опыт партизанских войн. Но потом озверевшая нечисть просто сбросила личины, и народ понял, КТО перед ним… На месте страшных, но понятных турецких янычар вдруг возникли кошмарные твари потустороннего мира с длиннющими оскаленными клыками, острыми ушами и кривыми когтями, на взмах рассекающими плоть. — Чёй-то погорячилися мы, — первым опомнился староста. — Бог вам в помощь, козачки! В один миг отважных калачинцев смело с нашего двора, ровно курица с пола склевала. Да кто ж спорит, своя рубашка завсегда ближе к телу. Помогли десяток чумчар уложить, и за то преогромнейшее спасибо! А класть за нас голову люди не обязаны. — Иловайский, крыша горит! — Чё орёшь, как баба на базаре? — рявкнул на рыжего ординарца мой денщик. — И без того понятно, что горим, как шведы под Полтавой. — Дак делать что-то надо?! — Надо, — привстал дядя, широко перекрестился и прогудел: — На последний бой идём. Простите меня, братцы-казаки, ежели в чём перед вами провинился. — И ты нас прости, атаман, Христа ради, — дружно поклонились мы. — А я н-не прощу! Вы меня тут спасали, сп… сали, а шмальнуть не дали ни разу-у-у… Вредные вы, обижусь я на вас… — Свет мой Катенька залихватски допила французский коньяк, невероятным усилием воли встала, расколотила пустую бутылку об угол стола и, держа в руке опасное горлышко, прорычала: — Пустите мня… п-первой, я… всех порешу, попишу, почикаю! — Прохор, будь другом, присмотри за ней. Старый казак кивнул мне и вовремя поймал приплясывающую красавицу за локоток, не давая упасть. — Моня, выноси Шлёму. Спасибо вам за всё. Живите. Не поминайте лихом. Лысый упырь привычно взвалил товарища на плечи и виновато шмыгнул носом. — А ежели мы по пути какого чумчару свежебитого прихватим, не обидишься? Я равнодушно махнул рукой. Нечисть она и есть, что с них возьмёшь… Мы встали плечом к плечу, открыли дверь и всей силой вырвались во двор. Крыша полыхала так, что пламя едва не доставало до перепуганной луны. Вовремя вышли, сейчас, поди, потолок порушится. Да и умирать на свежем воздухе как-то всё ж поприятнее будет… — Ну что, характерник, есть последнее желание? — ехидно поинтересовалась хромая ведьма, когда нас окружили чумчары. Я обнял дядю, пожал руку рыжему ординарцу. Поклонился в пояс Прохору и поцеловал в щёку свою нетрезвую любовь. — Песню позволите перед смертью? — А… почему бы и нет? Пойте хором, мы вас по одному резать будем. Кто лучше всех поёт, тому горло последним вспорем! Передние ряды чумчар разразились каркающим хохотом на её слова. А на меня вдруг снизошло невероятное спокойствие. Словно бы и не было ничего. Ни горящей хаты за спиной, ни тяжело дышащего дяди-генерала, ни верных друзей, ни ухмыляющихся врагов, ни карих глаз самой прекрасной на свете девушки. |