Онлайн книга «Ангел конвойный»
|
– Сто шекелей. – Что? – спрашиваю. – Маршрутка – сто шекелей?! Да я сейчас за эти деньги до дома такси возьму! Он жевать перестал, лицо окаменело, жвачкой в сторону выстрелил. – Что?! – орет. – До Иерусалима такси – сто шекелей?! Пойдем, покажи мне того, кто за эти деньги повезет! Я сам ему сто шекелей дам, если он скажет, что поедет! Садись ко мне и не морочь голову! – Двадцать, – говорю. – Слушай, ты чокнутая русская! Восемьдесят – и едем! – Двадцать, – говорю. – Издеваешься? Думаешь, тут тебе Россия? Шестьдесят – и скажи спасибо! Сажусь в его маршрутку. Ждем еще пассажиров, их нет. Десять, двадцать минут. Я выскакиваю, кричу – все, беру такси, вон пустое стоит. Он хватает меня за руку и орет: – Ты – меня – бросаешь?!! Меня – иерусалимца – ты – бросаешь!! Хочешь дать заработать этому вонючему тель-авивцу! – Тычет пальцем куда-то в небо и говорит со страстью: – Слушай меня! Самолеты уже в воздухе! Скоро все они будут здесь. Все люди. Это наши пассажиры. Ты поняла меня? Сиди и жди! В общем, я так устала и обессилела, что сама не заметила, как заснула. Открываю глаза, а уже рассвело, и мы по серпантину в Иерусалим вплываем. Слева Рамот кругами расходится, покачивается, как под крылом самолета. Я на водителя смотрю – господи, как я его сразу не признала! Ну конечно, он – цепь золотая на шее – точно как их в русских газетах изображают. Подъехали к моему дому, я достаю из кошелька шестьдесят шекелей и мелочь – три по десять – и кладу ему на ладонь. Он удивился – это еще что?! А помнишь, говорю, ты за меня в супермаркете тридцать агорот заплатил? Я человек обеспеченный и одалживаться не люблю. Такая у меня жизненная установка. Ох, говорит, так это ты?! А я тебя не узнал. Помог он мне картины вытащить и поднять на третий этаж. Стоит смотрит, как я ключом дверь отпираю. Слушай, говорит, раз такое дело, может, пригласишь кофе выпить? Нет уж, говорю, не собираюсь кормить ваш местный фольклор новой историей о русских проститутках. Ну, он стал спускаться вниз, медленно так… На нижней площадке остановился, смотрел, как я картины в дом втаскиваю. Да… Стоит на площадке и снизу вверх смотрит. Я уж и забыла – когда в последний раз на меня так смотрели. Мне вообще-то тридцать девять только, и вроде фигура на месте. Но такое ощущение, что мне триста восемьдесят, – я ж училась еще в эпоху промокашек. Недавно студенточка-социолог меня на улице останавливает. Мы, говорит, проводим блиц-опрос населения по возрастным группам. Вы к какой группе относитесь – от пятидесяти до шестидесяти или от шестидесяти до семидесяти? Я, говорю, отношусь – от ста до ста двадцати. Я училась еще в эпоху промокашек. А сама смотрю на ее шелковые щечки… Ну, юмор-то она даже на этом уровне не воспринимает. Сказала «извините» и отошла. Так что на меня смотри не смотри – не действует. Я человек в основе своей не лирический. Картины в дом внесла и дверь захлопнула… …Вечером Сержант из армии пришел, сидим, чай пьем с голландскими конфетами. А он все – ну расскажи, ну расскажи про Амстердам! – Ну, – говорю, – дома… будто пьяный макетчик ножницами вырезал и склеил… – А ты, – спрашивает, – хотела бы там жить? Я молчу, думаю: надо завтра в полицию сбегать, доложить, что вернулась, не то засадят к чертовой бабушке… Сержант, ну как маленький – а где, спрашивает, где бы ты вообще хотела жить.? А я вообще-то нигде бы не хотела… Я уже нажилась – во! Но у меня Сержант… И он заинтересован… Аз анахну мамшихим! |