Книга Москва 2042, страница 91 – Владимир Войнович

Этот Указ я прочел в напечатанной в виде рулона газете Ведомости Правительствующего Сената, которую мне стали доставлять с первого дня моего заключения.

Если бы не эта газета, я бы вообще с ума сошел. Я и так не находил себе места. Я всю жизнь мечтал стать свидетелем какого-нибудь переломного исторического события, чего-нибудь вроде крушения империи, революции или хотя бы контрреволюции. И не обидно ли, во время как раз такого события (да имея к тому же прямое ко всему отношение) оказаться ни с того ни с сего взаперти! Хотя, впрочем, и в безопасности. Что было нелишне, потому что, как я потом узнал, немедленно по воцарении Симыча (до сих пор не могу его называть Серафимом) на территории Москорепа стихийно организовались передвижные народные суды, которые отлавливали бывших комунян повышенных потребностей и плюралистов и, руководствуясь упрощенным правосознанием, тут же раздирали отловленных в клочья. Этого в газетах не было, но публиковались длинные списки казненных по приговору Чрезвычайной коллегии КНС.

А кроме того, изо дня в день публиковались бесчисленные указы, я их перечислю в том порядке, в котором запомнил:

1. Указ о создании специальной комиссии по расследованию коммунистических преступлений.

2. Об отказе от уплаты иностранных долгов.

3. Об обязательном и поголовном обращении всего насущного населения в истинное православие. Во исполнение указа провести поэтапное крещение всех подданных Его Величества, используя для данного обряда моря, реки, озера, пруды и другие естественные и искусственные водоемы.

4. О переименовании всех городов, рек, поселков, улиц, заводов, фабрик, морских и речных судов, незаконно носящих имена коммунистических заправил.

5. Вся собственность на землю, производственные предприятия, средства производства и транспорт переходит в руки Его Величества и впоследствии общественными комитетами будет раздаваться бесплатно лицам, способным к производительному труду и уклонявшимся от сотрудничества с заглотным коммунизмом.

6. Паспорта и другие документы, выданные безбожной властью, упраздняются и заменяются единым видом на жительство.

7. Об упразднении паровых, механических и электрических и других средств передвижения с постепенной заменой их живой тягловой силой, для чего крестьянам предлагается немедленно заняться выращиванием лошадей, быков, ослов и шотландских пони.

8. Об отмене наук и замене их тремя обязательными предметами, которыми являются Закон Божий, Словарь Даля и высоконравственное сочинение Его Величества Преподобного Серафима Большая зона.

9. О введении телесных наказаний.

10. Об обязательном ношении бороды мужчинам от сорока лет и старше.

11. Об обязательном ношении длинной одежды. Под страхом наказания мужчинам вменяется в обязанность носить брюки не выше щиколоток. Ширина каждой брючины должна быть такой, чтобы полностью закрывала носок. Женщины должны проявлять богобоязненность и скромность. Платья и юбки также должны быть не выше щиколоток. Ношение брюк и других предметов мужской одежды лицами женского пола категорически воспрещается. В церквах, на улицах и других публичных местах женщинам запрещено появляться с непокрытыми головами. Уличенные в нарушении данных правил женщины будут подвергаться публичной порке, выстриганию волос и вываливанию в смоле и в перьях.

12. О запрещении женщинам ездить на велосипедах.

13. О восстановлении буквы ъ в русском алфавите.

Было много всяких других указов: о порядке хлебопашества, о введении в армии новых чинов и званий, о запрещении западных танцев и много чего еще я, к сожалению, запомнил не все.

С вещами

Дверь растворилась, и в камеру в сопровождении вертухая вошел казачий офицер в чине что-то вроде есаула Он был в длинных шароварах и куртке с газырями и какими-то кистями.

— Дзержин Гаврилович! — кинулся я к нему. — Ты ли это?

— Нет, — сказал он, — я не Дзержин, а Дружин Гаврилович, — и, уклонившись от братания, поглядел в какой-то список.

— Кто здесь на букву к?

Оглядевшись вокруг себя, я сказал, что я здесь один на все буквы. При этом я подумал, а какое, интересно, мое имя на букву к он имеет в виду — Карцев или Классик?

— На выход с вещами! — буркнул Дзержин.

Я взял свою кепку и вышел. Оставив вертухая у камеры, мы с Дзержином-Дружином долго шли длинным извилистым коридором с ободранными стенами и грязным выщербленным каменным полом.

— Ну что? — спросил по дороге Дружин (пусть будет так). — Боишься?

— Нет, — сказал я. — Не боюсь.

— Ну и правильно, — сказал он. — Страшнее смерти ничего не будет.

— А тебя они, значит, оставили на прежней работе? — спросил я. — Потому что выяснили, что ты был симитом?

— Нет, не поэтому, — сказал он. — А потому что им такие специалисты, как я, нужны. И не только им. Любому режиму. Ты хоть какую революцию произведи, а потом результат ее надо кому-нибудь охранять. А кто это будет делать? Мы. Каждого из нас в отдельности можно заменить, а всех вместе никак нельзя, других не наберешь.

— Скажи, пожалуйста, — спросил я по простодушию, — а в ЦРУ ты служишь по-прежнему?

Он остановился, посмотрел на меня внимательно

— А вот на такие вопросы, дорогуша, я обычно не отвечаю.

И повел меня дальше.

Мы поднялись на лифте и оказались в коридоре с дубовыми панелями и полом, покрытым красной ковровой дорожкой. Дошли до конца этого коридора и попали в просторную приемную, где толпились казаки в больших чинах.

У двери, обитой черным дерматином, усатый секретарь медленно и тупо тыкал в клавиши пишущей машинки Олимпия заскорузлыми пальцами. Над ним висело изображенное расторопным художником большое панно, изображавшее въезд царя Серафима в столицу. Толпы народа, восторженные лица, и Серафим, склонившись с лошади, гладит поднятого к нему счастливой матерью счастливого младенца.

— У себя? — коротко спросил Дружин у секретаря.

— Так точно! — вскочил он и вытянулся. — Они ждут.

Дружин открыл дверь и пропустил меня вперед.

Кабинет, в котором я очутился, был такой же просторный и роскошный, как и приемная.

За огромным столом человек в форме казачьего генерала, склонив лысину, что-то быстро писал. Громадного размера картина над ним изображала Серафима, который, сидя на вздыбленном коне, поражает копьем пятиголового красного дракона.

Генерал поднял голову, отложил свое писание, вышел из-за стола и, цветя благодушной улыбкой, пошел мне навстречу, подтягивая на ходу штаны с лампасами, которые, несмотря на большой живот, были ему велики.

— Ну, здравствуй, здравствуй! — сказал он, обнимая меня и хлопая по спине.

Дружин стоял рядом и скромно улыбался, как младший чин в присутствии старшего.