Книга Иди, поймай свою звезду. Караван мертвецов. Адам и Ева - 2, страница 39 – Павел Шумил

– Ага. Смотреть. Ты – рыцарь без страха и упрека. Скачешь на горячем боевом коне, нацелив копье в грудь… В чью грудь нацелено твое копье?

– Противника, – выдвигает гипотезу Ламур.

– Правильно. Ужасного огнедышащего мечехвостого дракона. Вот роль этого дракона тебе и дадут.

– Но не во всех же фильмах драконы отрицательные, – не соглашается со мной Тонара.

– Точно. Я играл и положительных. В одном – не помню, как называется – мне было приказано стеречь похищенную принцессу. Разумеется, я в нее влюбился, спас, вернул домой и защищал ее королевство от всех напастей. За что был отравлен и скончался в страшных муках. Принцесса оплакивала меня до конца фильма и даже назвала сына в мою честь. Позднее, при монтаже, сына вырезали. Но самое жуткое – это участие в батальных сценах. Представьте, мы с каскадерами размечаем площадку, вымеряем каждый шаг, чтоб не раздавить актеров, восемь раз репетируем. И вот съемка. Мотор! Начали! Батальная сцена в разгаре. Огонь, дым! Каскадеры дерутся на мечах, падают убитые. Но там, куда надо упасть, горит греческий огонь. Разумеется, каскадер не хочет в греческий огонь. Падает рядом. Но я–то этого не знаю. С моего места этого не видно. Вот мне дают старт, я несусь закусив удила. А тут лежит он. Думаете, я хочу в греческий огонь? Распахиваю крылья, и тут же получаю две горящие стрелы в перепонку. Теперь я играю просто талантливо. Все вокруг это чувствуют и уступают дорогу. Даже убитые. Какой–то лопух сбивает свет и третью камеру. Мой всадник вылетает из седла и падает в гущу врагов. А съемка идет. Я должен спасти эпизод. И я спасаю его. Возвращаюсь за всадником, расшвыриваю статистов, получаю мечом по уху, но все–таки вытаскиваю своего наездника из свалки. Нельзя же, в самом деле, допустить, чтоб главный герой погиб в начале фильма. Что в результате? Меня обвиняют во всех смертных грехах. Я сорвал съемку, я повредил аппаратуру. Мне только варанов играть. Нет, динозавров безмозглых. Калек по интеллекту. Коллег, то есть. Но в фильм идет именно мой дубль. Мы берем массу призов по всем номинациям. Особенно – за яркость эмоционального фона. Ярость у нас – настоящая ярость, страх – такой, что девочки в трусики писают. Боль – подлинная, самая что ни на есть настоящая. Мечта мазохиста. И все это – из моего эпизода. Того, что в этот фильм не вошло, еще на два фильма хватило. Думаете, мне хоть одного золотого люпуса дали? Нет! Я недостоверно погиб в схватке с боевым слоном. Слон такой медлительный. Дураку ясно, что я поддался.

Драконы слушают затаив дыхание. Даже перестали хрустеть чипсами из сушеных медуз. Их глаза горят в темноте звездочками, в них пляшут отблески голограммы костра. Конечно, настоящий костер был бы лучше, но дров на Уродце нет.

– Но в одном фильме я играл с удовольствием, – распускаю перед молодежью павлиний хвост. – Жаль только что фильм был маленький. Капустник, который высмеивал моду на фильмы о рыцарских подвигах и круглых столах. Представьте, скачет могучий рыцарь, весь закованный в железо. Грохочут копыта богатырского коня. Развевается за плечами плащ. Вот он останавливается у пещеры и кричит:

– Чудище поганое, выходи на смертный бой!

Из пещеры высовываюсь я. На голове – колпак повара, на груди – грязный передник, в лапе – поварешка.

– А может, не надо? – спрашиваю я. – Может, в гости зайдешь, отужинаешь. Детям про рыцарские подвиги расскажешь? – глажу старшего сына по головке.

– Не бывать таковому! – настаивает рыцарь. – Готовься к бою, мерзкое чудовище!

– Слушай, добрый человек, у тебя дети есть?

– Двое.

– И у меня двое. Детей хоть пожалей. Сиротами оставишь. Давай миром решим.

– Последний раз глаголю: выходи на честный бой, чудище поганое!

– Ну, на честный – это еще куда ни шло, – уныло отзываюсь я. Снимаю колпак, фартук, напяливаю на голову рыцарский шлем. Поднимаю с земли щит размером с небольшое озеро, достаю меч кладенец – пятиметровую стальную оглоблю, задумчиво смотрю вслед удаляющемуся облачку пыли.

– Да ну его, этот честный бой, – объясняю детям. – Пусть думает, что я испугался. Ужин остывает, а я что, обязан за ним по всей долине на задних лапках бегать?

– А давайте организуем театр, – вносит предложение Ламур. – Офелия, о нимфа..! Иди в монастырь, – с пафосом обращается он к Волне.

– Спасибо! Лучшей роли ты для меня не нашел!

– Ладно, будешь Катариной. А я – Петруччио. День добрый, Кэт! Так вас зовут, слыхал я.

– Я Жанна д'Арк! Орлеанская Дева! – возмущается Волна и даже выпускает слегка когти.

– Поздно. Раньше надо было театр открывать. Завтра начинаем решительные действия, – останавливаю я их.

– … повторяется то же самое. Лавинообразный рост числа гипотез при отсутствии новых фактов.

Дориан пинает камушек, и мы задумчиво смотрим ему вслед.

– Зачем обобщать? У меня, например, нет своей гипотезы. Слетаем, посмотрим… Кстати, ты сам что думаешь?

– Ничего. Но в детстве я как–то сунул голову в улей, – Дориан замолкает, ждет наводящих вопросов. А я молчу. Из духа противоречия.

– Было очень больно, – сообщает он. Я продолжаю молчать. Мы заканчиваем уже второй круг вокруг шарика Шутника.

– Там, в улье, стояло такое же ровное гудение, как и здесь, – наконец раскалывается Дориан.

Пинаю камешек. Рой. Космические насекомые вместо братьев по разуму. А почему бы и нет? Чем не гипотеза? Космические насекомые, использующие нуль–т. А что еще можно использовать в космосе для перемещения? Насекомые… Кусаться умеют. И даже очень больно.

– … Со мной летят…

Кора выходит вперед и скромно пристраивается слева. С таким задумчиво–отрешенным видом, словно это решено заранее. Скашиваю на нее глаза, а когда снова смотрю вперед, не замечаю в строю Мириамочек. Зато чувствую, как кто–то из них прислоняется спиной к моей коленке.

– И Монтан! – поспешно заканчиваю я, пока весь отряд не записался в добровольцы.

– Я–ха–а! – кричит парнишка и поспешно занимает место рядом с Корой.

– Анна остается за старшую, – диктую свою волю, пока Анна не надумала присоединиться к Коре. – Платан и Дориан – заместители, – наношу превентивный удар по зародышу бунта. И встречаюсь с жалобным, умоляющим взглядом Волны.

– А Жанну д'Арк назначаю ответственной по связям с Шутником.

Волна яростно фыркает и отворачивается.

– Старт – через пять минут. Все свободны.

– Мог хотя бы десять минут дать. Мне еще вещи собирать, – шипит Кора и уносится к базе со скоростью реактивного истребителя. Монтан приседает для стартового толчка.

– А–а–а! – кричат Мириамочки, и хватают его за хвост. Когда Монтан оглядывается, поспешно, подсаживая друг друга, лезут ему на спину и уносятся к базе.

Печально топаю к катеру. Почему у всех есть личные вещи, а у меня – нет? Раньше были… Все свое ношу с собой. Кажется, Биант из Приены. Если взять за гипотезу, что сказано о компе очков, то так оно и есть. Мое супер эго. Второе «Я».