Онлайн книга «Апрельская сказка»
|
— Что ты сказал? — переспросила Дорис ледяным тоном. — Я не помню, как его звали, но Моника якобы видела, как он выходил из твоего номера. — Если он выходил из моего номера, значит, меня там не было, — тем же тоном сообщила Дорис. — Я ни в чем тебя не обвиняю. Я просто рассказываю о том, что нам говорила Моника, объясняю, почему мы тебе не доверяли. А когда, как мы считали, ты украла у нее шанс сняться в рекламе авиакомпании, это показалось нам последней каплей. И она так искусно играла свою роль! Она, мол, переживет, она так за тебя рада, ты это заслужила. И мы… — Пришли к окончательному выводу, что я расчетливая сучка, мерзкая интриганка, готовая переступить через лучшую подругу, лишь бы получить то, что ей хочется, — закончила за него Дорис. — Приблизительно так. — Но тебя все равно тянуло ко мне, — сказала она с отвращением. — Бедный Итан. — Да, — согласился он. В голосе его звучала горькая ирония. — Если бы я только показал, что интересуюсь не тобой, а любой другой девушкой… — Ничего бы не случилось? Но это была я — та, которая всегда получала то, на что претендовала Моника. — Но ты ведь понятия не имела, что ей до смерти хотелось сыграть стюардессу в том ролике? — Нет. Она вела себя так, словно была очень рада за меня, даже счастлива. — Дорис грустно рассмеялась и добавила: — Наверное, никто не разбирается в людях хуже меня! Мне даже ни разу не пришло в голову, что она может не любить меня. Я была уверена, что мы подруги. Лучшие подруги. Я думала, что она относится ко мне так же, как и я к ней. — Ты сообщила полиции, кто оказался твоим преследователем? — тихо спросил Итан. — Нет. — Почему? — Потому что она была моей подругой! — крикнула Дорис. — Потому что мне было очень больно! Она отвернулась и пошла за чайником. — И все же… Моника загубила твою карьеру, запугала, замучила… — Да, — прошептала Дорис, наливая воду в чайник. — Шестнадцать лет… С тех пор, как нам обеим исполнилось по одиннадцать, ее жизнь была сплошной ложью. — Нет, — мягко поправил ее Итан, — это были просто обиды, которые вызрели только тогда, когда ты… — Соблазнила мужчину, которого она сама хотела. — А я не знал даже половины из того, что она сделала! Про то, что она облила краской твою машину… — Я отдавала ее перекрасить. — Про того продавца пылесосов, который приставал к тебе до тех пор, пока ты не вызвала полицию. Про посылки и записки, которые она посылала Лорену. Почему ты мне не рассказала? — Не думала, что тебе это может быть интересно. Ты вел себя так, словно все это тебе надоело. Советовал мне держать себя в руках. — Дорис помолчала, а потом продолжила: — Когда я получила те снимки, тебя это совсем не тронуло. Ты не разозлился, не огорчился… — Нет, Дорис, это совсем не так. Если бы я нашел того, кто так долго изводил тебя, то переломал бы ему руки. Я попросил Джона, чтобы он внимательно следил, не появится ли кто чужой, и немедленно сообщил в полицию… — Только это был не чужой. Никто бы ничего не заподозрил, встретив Монику. — Поэтому-то и собаки ни разу не залаяли. — И мои соседи ничего не замечали. Все знали, что Моника — моя лучшая подруга, которая мне часто помогает. — Она отдала мне негативы, — неожиданно сообщил Итан. — Я их уничтожил. — Она отдала их тебе? — Дорис не верила своим ушам. — Вынужденно. Дорис молчала. Зажигая газ и ставя на него чайник, она пыталась представить, каким образом Итан заставил Монику сделать это. — Почему, вернувшись из Парижа, ты не сказала мне, что тебя собираются уволить? Что тебе уже нашли замену для презентации духов? — Ты не дал мне возможности что-либо рассказать. Просто повернулся и ушел. — Ты права. И дело было не только в Кевине. К тому времени я уже и без того решил покончить с нашими отношениями. Они приобрели чересчур эмоциональную окраску. Я говорил себе, что легко это переживу. Но ошибался… Меня тянуло к тебе все сильнее, и все больше я презирал себя. А увидев ту газету с фотографией… — Глядя на ее густые, блестящие волосы, ниспадавшие волной на плечи, он тихо попросил: — Мне очень жаль, Дорис, прости меня… Боже, как это глупо звучит. Когда я увидел торжествующую улыбку Моники, мне стало дурно. — Не тебе одному. Уходи, Итан. Все это абсолютно бессмысленно. Я тебе даже не нравлюсь. — Это не так. Просто я обнаружил, что совсем не знаю тебя. Я ведь пытался побороть самого себя. Ты меня очень привлекала, я желал тебя, но не хотел, чтобы ты мне понравилась, как человек, не хотел привязаться к тебе. В те редкие минуты, когда трезвый расчет брал верх над чувствами, я поверить не мог, что веду себя, как распалившийся школьник. Мне тридцать шесть лет, и чтобы такой рациональный, образованный человек, как я, спасовал перед своими эмоциями… — Итан осекся и с невеселой улыбкой продолжал: — Знаешь, это слишком мягко сказано! Я отчаянно, до безумия хотел тебя! Но Монике удалось отравить все остальные чувства, которые я мог бы к тебе испытывать. Дорис выключила чайник и повернулась к нему. — Моя мать очень переживает. Она хотела бы с тобой встретиться… — Это исключено. Он вздохнул и посмотрел на ее измученное лицо. — Ах, почему ты вернулась именно сегодня, когда я плохо соображаю из-за смены часовых поясов и засыпаю на ходу? — Потому что я извращенка. — Дорис… — Прости, — неискренне извинилась она, — но я не желаю тебя здесь видеть. — У нас ведь было что-то хорошее. — Нет. У нас были ни к чему не обязывающие, временные отношения. — А ты хотела бы — навсегда? — Нет, я мечтала совсем о другом. После минутного колебания Итан тихо произнес: — Ты сказала, что влюбилась в меня… — Но теперь все прошло, — ответила Дорис, избегая смотреть ему в глаза. — Уходи, Итан. Повернувшись к нему спиной, она принялась искать заварку, потом что-то доставала, убирала, не отдавая себе отчета в том, что делает. Она просто пыталась занять себя и свои руки в ожидании, пока он уйдет. Только бы не проговориться о своей возможной беременности. — Пожалуйста, Итан, уходи, — повторила она. — Просто уйди, и все. У нее больше не было сил выносить эту сцену. Она молилась про себя, чтобы он ушел как можно скорее. И Итан ушел. Дорис бессильно опустилась на стул, закрыла глаза и разрыдалась. Она не плакала с тех пор, как все это началось. Раз или два она была на грани слез, но теперь рыдала так, словно прорвало плотину. Здесь были и пережитый испуг, и предательство, и волнения, и душевная боль. Она чувствовала себя такой одинокой, что просто выла в голос, не боясь, что ее кто-нибудь может услышать. |