Книга Если небо молчит, страница 76 – Дмитрий Герасимов

– Евгений Игоревич! Откройте, пожалуйста!

Через некоторое время Журналов наконец распахнул дверь и неприязненно уставился на Маргариту.

– Тебе чего? – Маленькие красные глазки презрительно прищурились. – Секса? Поздно, голубушка! И не проси!

– Я… – начала она, но дверь шумно захлопнулась.

На пустом баке, в котором обычно развозили ужин, а теперь почему-то оставленном в коридоре и придвинутом к стене, звякнула крышка.

– Мы с вами на дежурстве! – возмущенно напомнила Маргарита и с силой подергала дверную ручку. – Извольте открыть!

Журналов снова возник на пороге. На этот раз – с ухмылкой на лице. Он был без халата, в бежевой мятой рубашке и широких полотняных брюках на помочах.

– Тебя не поймешь, красавица. – Доктор большими пальцами оттянул подтяжки и смачно хлопнул ими по обвислому брюху. – То ты гонишь меня спать, чтобы я не мешал тебе гробить больных, то настойчиво требуешь общества. – Он подмигнул. – Тебе подельник нужен или сексуальный партнер?

– Мне нужен врач-терапевт Журналов Е.И., – отчеканила Маргарита.

– То, что тебе нужен хороший врач, – давно не секрет, – оскалился тот. – На что жалуемся?

– На безответственность и халатность некоторых работников.

– Ты, разумеется, себя имеешь в виду? – весело уточнил Журналов. – Подтверждаю диагноз. Но к сожалению, дорогая, традиционная медицина здесь бессильна.

– Если бы вы не напились в тот злосчастный вечер, – сказала она, едва сдерживая ярость, – то Струковский был бы жив! Вы виноваты в его смерти!

– Ась? – Врач шутовски наклонился к ней, подставляя ухо. – Кто виноват? – Он выпрямился и скорчил презрительную гримасу: – Может быть, это я заперся в процедурной, возвращая на место ворованный эфедрин, и прозевал сигнал тревоги? Может быть, это меня все коллеги вокруг считают неудачником и глупцом? Может, это я не в состоянии совладать не только со сложной аппаратурой, но даже с дверным замком? – Он оскалился. – Наконец, может быть, это я случайно отключил аппарат искусственного дыхания по причине вопиющего непрофессионализма?

– Может быть, и вы, – спокойно кивнула Маргарита, удивляясь собственной смелости. – Но совсем не случайно…

– Что? – Улыбка сползла с его лица. – Ты совсем обнаглела, девочка? Может быть, окончательно тронулась рассудком вследствие сексуальной неудовлетворенности?

– А с Битюцким кто расправился? – Ее несло. Она чувствовала восторг отчаяния. – Старик оказался невольным свидетелем убийства и поплатился за это?

Журналов затрясся от злости.

– Попридержи язык, ненормальная! – прохрипел он. – Твое место в психушке, а не в терапии! Большая ошибка – держать тебя здесь!

– Антиоха здесь тоже держат по ошибке? – Маргарита сунула врачу под нос медицинскую карту. – С гематомой и сотрясением мозга?

Журналов, казалось, даже не понял, о ком речь.

– Анти-чего? – пробормотал он, сбитый с толку напором и решительностью обычно такой тихой и вежливой медсестры.

– Антиоха, – ледяным голосом повторила та. – Пациента без фамилии и без возраста.

Врач неуверенно принял из ее рук медицинскую карту, полистал и вдруг опять взорвался:

– Этот псих сам попросился в терапию! Говорил, что у него здесь неоконченная пьеса для пианино с оркестром! – Он сунул ей обратно книжицу. – А твои приятели-менты, что привезли его в больницу, сказали: «Сделайте, как он просит. Лишь бы не возникал и рта не открывал»!

Маргарита досадливо закусила губу.

– Понятно…

– Что тебе понятно? – взревел Журналов.

– Обвинение по последнему эпизоду снято, – нахально заявила она, обмахиваясь медицинской картой, как веером. – Но только – по последнему…

– Какое обвинение?! – Его глаза вылезали из орбит. – Что здесь, черт возьми, вообще происходит?!

– …а вот с убийством Струковского и, возможно, Битюцкого будем еще разбираться, – закончила медсестра и, развернувшись, зашагала дальше по коридору.

– Дура! – крикнул ей вслед Журналов. – Истеричка и хамка! Обещаю, ты у меня поплачешь! Горькими слезами!

Маргарита сама себе удивлялась. Эта неведомо откуда взявшаяся смелость, а может, наглость, была сродни опьянению, короткой эйфории, моменту истины, и оставалось только догадываться, каково будет похмелье. Пока не улетучился восторг, пока не пришло осознание того, что все сделанное и сказанное – просто глупость, бездумная выходка, скверное слово, написанное на доске примерной отличницей, Маргарита распахнула дверь восьмой палаты и крикнула в темноту:

– Антиох! С утра собирай манатки! После обхода переедешь в неврологию!

Она сама не могла понять, что с ней, почему страдает и злится одновременно. «Неоконченная пьеса» настырного бородача – это, конечно, не что иное, как его желание вести с ней душеспасительные беседы! Да кто он такой, в конце концов?! Почему считает себя вправе поучать, наставлять, проводить сомнительные параллели? «Один умный доктор Фауст» – это, разумеется, намек на Танкована, а вот «Гретхен стала убийцей» – это…

Маргарита остановилась как вкопанная посреди коридора. Уж не намекает ли Антиох вслед за остальными в этом медицинском учреждении, что она виновата в смерти Струковского и Битюцкого?! Нет, не похоже. Ведь бородач предупреждает ее, а не укоряет.

Он считает, что она может стать убийцей, если впустит в свою душу ненависть и отчаяние. А ведь она действительно близка к этому как никогда…

Маргарита тряхнула головой. Злость постепенно улетучивалась, а вместе с ней стала таять бездумная, слепая решимость. Им на смену возвращались растерянность и страх.

Она добрела до сестринского поста в холле, опустилась на стул и попыталась привести в порядок мысли.

Звонок Максима – долгожданный и все равно неожиданный – внес смятение в ее чувства, надломил в ней что-то очень хрупкое и равновесное, лишил возможности бороться с унынием и отчаянием. Он прозвучал набатом, тревожным императивом, заставляя ее капитулировать перед чем-то темным и жутким, что, вероятно, до поры до времени гнездилось в сердце, а теперь лезло наружу, ломая преграды, годами возводимые терпением и кротостью. Маргарита впервые и всерьез подумала (пусть и на мгновение), что могла бы убить Сашку Коржа! Не это ли увидел в ее глазах Антиох?

По коридору пронесся короткий металлический звук, какой обычно издают, смыкаясь, двери служебного лифта. Маргарита подняла голову и настороженно прислушалась. Неужели из хирургии привезли в ПИТ нового больного? Но тогда почему ее никто не предупредил и не позвал? Телефоны молчат, и во всем отделении висит гулкая, тревожная тишина.

Она замерла, напрягая слух, а потом, вздохнув, опустила плечи: показалось… И опять замерла: где-то совсем рядом скрипнул железный засов, и из коридора потянуло то ли уксусной эссенцией, то ли аммиаком. Еще через мгновение под потолком хлопнуло так, что Маргарита подскочила на месте, и тут же погас свет.