Онлайн книга «Слуги Темного Властелина»
|
– Раз уж то, что было прежде, остается сокрытым, раз уж люди все равно обманываются, какая им разница? – Потому что это обман! Бабьи уловки. Поругание чести! – А ты что же, никогда не обманывал своих врагов на поле битвы? Ты никогда никого не обращал в рабство? Найюр сплюнул. – Мои противники. Мои враги. Они бы сделали со мной то же самое, если бы могли. Это договор, который заключают все воины, и договор этот почетен. А то, что делаешь ты, дунианин, превращает всех людей в твоих врагов. Какая проницательность! – В самом деле? А может быть, в моих детей? Какой отец не правит в своем якше? Поначалу Келлхус опасался, что выразился чересчур туманно, но Найюр сказал: – Значит, мы для вас все равно что дети? – Разве мой отец не воспользовался тобой как орудием? – Отвечай на вопрос! – Дети ли вы для нас? Да, конечно. Иначе разве мой отец мог бы воспользоваться тобой так легко? – Обман! Обман! – Тогда отчего ты меня так боишься, скюльвенд? – Довольно! – Ты был слабым ребенком, верно? Ты часто плакал. Ты съеживался каждый раз, как твой отец поднимал руку… Скажи мне, скюльвенд, откуда я это знаю? – Потому, что все дети такие! – Ты ценишь Анисси больше других своих жен не потому, что она красивее остальных, но потому, что она выносит твои муки и все равно любит тебя. Потому что только она… – Это она тебе сказала! Эта шлюха рассказала тебе все! – Ты жаждешь запретного сношения… – Я сказал – довольно!!! На протяжении тысяч лет дуниан обучали использовать все свои чувства до предела, делать явным то, что было прежде. В их присутствии нет места тайнам. Нет места лжи. Сколько слабостей духа терзают этого скюльвенда? Сколько проступков совершил он душой и телом? И все такие, о которых и подумать-то противно, не то что высказать вслух. Все скованные гневом и бесконечными угрызениями совести, скрытые даже от самого себя. Если Найюр урс Скиоата подозревает Келлхуса, то тогда Келлхус отплатит ему за подозрительность полной мерой. Правдой. Отвратительной правдой. И либо скюльвенд постарается сохранить свой самообман, отказавшись от подозрений, решив, что Келлхус – обычный шарлатан и бояться его нечего, либо он примет правду и поделится с сыном Моэнгхуса тем, о чем и думать-то противно. В любом случае это пойдет на пользу миссии Келлхуса. В любом случае в конце концов Найюр начнет ему доверять, будь то доверие пренебрежительное или любовное. Скюльвенд растерянно пялился на него расширенными от изумления и ужаса глазами. Келлхус увидел это лицо насквозь, увидел выражение лица, тембр голоса и слова, которые успокоят его, вернут ему его обычную непроницаемость или, наоборот, лишат его последних остатков самообладания. – Что, неужели все закаленные воины таковы? Неужели все они шарахаются от истины? Однако что-то пошло вразлад. Неизвестно отчего слово «истина» лишило страсть Найюра прежней силы, и он сделался сонно спокоен, точно жеребенок во время кровопускания. – Истина? Тебе достаточно произнести что-то, дунианин, чтобы это стало ложью. Ты говоришь не так, как другие люди. «Снова это его знание…» Но еще не поздно. – И как же говорят другие люди? – Слова, которые произносят люди, не… не принадлежат им. Люди не следуют путями их создания. «Покажи ему глупость. Он увидит». – Почва, на которой люди говорят, не имеет путей, скюльвенд… Как степь. Келлхус тут же понял свою ошибку. В глазах его спутника полыхнула ярость, и причина ее была несомненна. – Степь не имеет дорог, – прохрипел Найюр, – так, дунианин? «Ты тоже выбрал этот путь, отец?» Вопрос был излишним. Моэнгхус использовал степь, центральный образ скюльвендской картины мира, в качестве основной метафоры. Противопоставив степь, лишенную дорог, наезженным путям скюльвендских обычаев, он сумел направить Найюра к совершению действий, которые в противном случае были бы для него немыслимы. Чтобы сохранять верность степи, следует отринуть обычаи и традиции. А в отсутствие традиционных запретов любое действие, даже убийство собственного отца, становится допустимым. Простая и эффективная уловка. Но она оказалась чересчур несложной, и в отсутствие Моэнгхуса расшифровать ее оказалось слишком просто. А это позволило Найюру узнать о дунианах излишне много. – Снова смерч! – вскричал Найюр. «Он безумен». – Все это! – орал он. – Каждое слово – бич! На его лице Келлхус видел одно только буйство и безумие. В глазах сверкала месть. «До края степи. Он мне нужен только затем, чтобы пересечь земли скюльвендов, ни за чем больше. Если он не сдастся к тому времени, как мы доберемся до гор, я его убью». Вечером они нарвали сухой травы и связали ее в снопики. Когда небольшая скирда была готова, Найюр подпалил ее. Они сели вплотную к костерку, молча жуя свои припасы. – Как ты думаешь, зачем Моэнгхус тебя призвал? – спросил Найюр, ошеломленный тем, как странно звучит это имя, произнесенное вслух. «Моэнгхус…» Дунианин жевал. Лица его было не видно за золотыми складками огня. – Не знаю. – Но что-то ты должен знать! Ведь он посылал тебе сны. Неумолимые голубые глаза, поблескивающие в свете костра, пристально вглядывались в его лицо. «Начинает изучать», – подумал Найюр, но тут же сообразил, что изучение началось уже давным-давно, еще с его жен в якше, и не прерывалось ни на миг. «Измерению нет конца». – В снах были только образы, – сказал Келлхус. – Образы Шайме. И неистовой схватки между народами. Сны об истории – той самой вещи, что дуниане ненавидят сильнее всего. Найюр понял, что этот человек делает так постоянно: постоянно усеивает свои ответы замечаниями, напрашивающимися на возмущенную отповедь или расспросы. Дуниане ненавидят историю? Но в том-то и состояла цель этого человека: отвлечь душу Найюра от более важных вопросов. Какое мерзкое коварство! – Однако он тебя призвал, – стоял на своем Найюр. – Кто призывает человека, не объясняя причин? «Разве что он знает, что призванный вынужден будет прийти». – Я нужен моему отцу. Это все, что я знаю. – Ты ему нужен? Зачем? «Вот. Вот главный вопрос». – Мой отец воюет, степняк. Какой отец не призовет своего сына во время войны? – Тот, кто причисляет сына к своим врагам. «Тут есть что-то еще… Что-то, что я упускаю из виду». |