Онлайн книга «Слуги Темного Властелина»
|
Вечно он где-то шляется, этот мальчишка! – Огги? Молчание. Снова стук. Юрсалка не то чтобы встревожился – ему скорее стало любопытно. Он выпростал ноги из-под одеяла, нагишом пробрался к своему палашу. Он был уверен, что это просто Огги дурачится, однако для утемотов настали тяжелые времена. Никогда не знаешь, чего ждать. Сквозь щель в конической крыше якша сверкнула молния. Капли дождя, падающие сверху, на миг блеснули, точно ртуть. Следом прогрохотал раскат грома, от которого зазвенело в ушах. И снова стук. Юрсалка напрягся. Осторожно пробрался к выходу между своими детьми и женами и немного помедлил, прежде чем открыть вход в якш. Огги, конечно, мальчишка озорной – возможно, именно поэтому Юрсалка так над ним трясется, – но швыряться камнями в отцовский якш посреди ночи? Озорство ли это? Или злоба? Юрсалка стиснул эфес меча. Его пробрала дрожь. Снаружи все лил и лил холодный осенний дождь. Новая беззвучная вспышка, за которой следует оглушительный гром. Юрсалка отвязал полог и медленно отвел его в сторону концом клинка. Ничего было не видно. Казалось, весь мир шипит и пузырится, окутанный пеленой дождя, хлещущего по грязи и лужам. Этот звук напомнил ему шум Кийута. Он нырнул наружу, под струи дождя, стиснул зубы, чтобы не стучали. Наступил пальцами на камень в грязи. Почему-то нагнулся и поднял этот камень, однако никак не мог разглядеть, что это. Понял только, что это не камень, а что-то мягкое: вроде куска вяленого мяса или побега дикой спаржи… Новая молния. Сперва он только моргнул и зажмурился от слепящего света. Потом прогремел гром – и с ним пришло понимание. Кончик детского пальца… У него на ладони лежал отрубленный детский палец. «Огги?!» Юрсалка выругался, отшвырнул палец и принялся дико вглядываться в окружающую мглу. Гнев, горе и ужас – все было поглощено неверием. «Этого не может быть!» Ослепительно-белый зигзаг расколол небо, и на миг Юрсалка увидел весь мир: и пустынный горизонт, и далекие пастбища, и якши его родичей вокруг, и одинокую фигуру человека, стоящего не более чем в десяти метрах и смотрящего на него… – Убийца, – сказал Юрсалка непослушными губами. – Убийца! Он услышал чавканье грязи и приближающиеся шаги. – Я нашел твоего сына, он заблудился в степи, – сказал ненавистный голос – И я решил вернуть его тебе. Юрсалку ударило в грудь нечто вроде кочна капусты. Его охватила несвойственная ему паника. – Т-ты жив! – выдавил он. – К-какая радость! Это б-бу-дет такая радость для всех нас! Новая молния – и Юрсалка увидел его: гигантский силуэт, такой же дикий и стихийный, как гроза и ливень. – Есть вещи, – проскрежетал из тьмы хриплый голос, – которые, раз расколов, уже не склеишь! Юрсалка взвыл и ринулся вперед, бестолково размахивая палашом. Однако железные руки схватили его сзади. На лице что-то взорвалось. Палаш выпал из обмякших пальцев. Чужая рука обвила его горло, и Юрсалка тщетно колотил и царапал каменное предплечье. Он почувствовал, как пальцы его ног взрыли грязь, забулькал и ощутил, как нечто острое описало дугу повыше паха. По ногам потекло жаркое и влажное, и Юрсалка ощутил странное, непривычное чувство, будто тело его выдолбили и сделали полым. Он поскользнулся и плюхнулся в грязь, судорожно подбирая вывалившиеся кишки. «Я умер». Короткая вспышка белого света – и Юрсалка увидел, склонившегося над ним человека, увидел безумные глаза и волчью ухмылку. А потом навалилась тьма. – Кто я? – спросила тьма. – Н-н-найюр, – выдавил он. – Уб-бийца мужей… Самый жестокий среди всех людей… Пощечина, как будто он раб какой-нибудь. – Нет. Я – твой конец. Я перережу все твое семя у тебя на глазах. Я разрублю твою тушу и скормлю ее псам. А кости твои истолку в пыль и пущу эту пыль по ветру. Я стану убивать всех, кто осмелится произнести твое имя или имя твоих отцов, пока слово «Юрсалка» не сделается таким же бессмысленным, как младенческий лепет. Я сотру тебя с лица земли, истреблю всякий твой след! Путь твоей жизни достиг меня, и дальше он не пойдет. Я – твой конец, твоя гибель и забвение! Но тут тьму затопил шум и свет факелов. Его крики услышали! Юрсалка увидел босые и обутые ноги, топчущиеся по грязи, услышал брань, проклятия и стоны. Он видел, как его младший брат, выскочивший из якша голым по пояс, закружился и рухнул в грязь, как последний из его оставшихся в живых двоюродных братьев упал на колени, а потом, точно пьяный, свалился в лужу. – Я ваш вождь! – ревел Найюр. – Либо сражайтесь со мной, либо смотрите на мой справедливый суд и расправу! Так или иначе, расправы не миновать! Юрсалка, не испытывавший почему-то ни боли, ни страха, перекатил голову набок, оторвал лицо от глины и увидел, что вокруг собирается все больше и больше утемотов. Факелы мигали и шипели под дождем, их оранжевый свет временами бледнел во вспышках молний. Он увидел, как одна из его жен, голая, в одной только медвежьей шкуре, которую подарил ей его отец, с ужасом, не отрываясь, смотрит на то место, где он лежит. Потом с отсутствующим лицом побрела к нему. Найюр ударил ее – сильно, как бьют мужчину. Она вывалилась из шкуры и упала, недвижная и нагая, к ногам своего вождя. Она казалась мертвой. – Этот человек, – прогремел Найюр, – предал своих родичей на поле битвы! Юрсалке удалось выкрикнуть: – Чтобы освободить нас! Чтобы избавить утемотов от твоего ига, извращенец! – Вы слышали, он сам признался! Он должен быть предан смерти, сам он и все его домочадцы! – Нет… – прохрипел Юрсалка, но немота вновь брала свое. Где же тут справедливость? Да, он предал своего вождя – но ради чести. А Найюр предал своего вождя, своего отца, ради любви другого мужчины! Ради чужеземца, который умел говорить убийственные слова! Где же тут справедливость? Найюр раскинул руки, словно хотел схватить грозовые тучи. – Я – Найюр урс Скиоата, укротитель коней и мужей, вождь утемотов, и я вернулся из мертвых! Кто посмеет оспаривать мое решение? Дождь продолжал падать вниз, завиваясь спиралями. Все смотрели с ужасом, но никто не решался перечить безумцу. Потом женщина, полукровка, наполовину норсирайка, которую Найюр взял в жены, вырвалась из толпы и бросилась ему на шею, неудержимо рыдая. Она колотила его по груди слабыми кулачками и стенала что-то невнятное. Найюр на миг прижал ее к себе, потом сурово отстранил. – Это я, Анисси, – сказал он с постыдной нежностью. – Я жив и здоров. Потом обернулся от нее к Юрсалке. При свете факелов он казался демоном, при свете молний – призраком. Жены и дети Юрсалки собрались вокруг своего мужа и отца, стеная и завывая. Юрсалка чувствовал под своей головой мягкие колени, чувствовал, как теплые ладони гладят его лицо и грудь. Но сам он не мог оторвать глаз от хищной фигуры своего вождя. Он смотрел, как Найюр схватил за волосы его младшую дочь и оборвал ее визг острым железом. На какой-то ужасный миг она оставалась насаженной на его клинок, и Найюр стряхнул ее, точно куклу, пронзенную вертелом. Жены Юрсалки завопили и съежились. Возвышаясь над ними, вождь утемотов рубил и колол, пока все они не распростерлись в грязи. Только Омири, хромая дочка Ксуннурита, которую Юрсалка взял в жены прошлой весной, осталась в живых. Она плакала и цеплялась за мужа. Найюр схватил ее свободной рукой и поднял за шкирку. Ее рот шевелился в беззвучном крике, точно у рыбы. |