Онлайн книга «Воин кровавых времен»
|
— И ты, старый наставник, — сипло произнес молодой человек. — Сможешь ли ты найти в своем сердце прощение? Хотя Ахкеймион отчетливо-слышал эти слова, они доносились до него словно откуда-то издалека. Нет, понял он. Он не сможет простить — и не потому, что сердце его ожесточилось, а потому, что все это стерлось, изгладилось из памяти. Он видел мальчика, которого когда-то любил, — но в то же время он видел и чужака, незнакомца, мужчину, идущего ненадежными, сомнительными путями. Истинно верующего. Слепого фанатика. Как ему только могло прийти в голову, будто эти люди — его братья? Изо всех сил сохраняя каменное выражение лица, Ахкеймион сказал: — Я более не наставник. Пройас крепко зажмурился. Когда же он открыл глаза, его взгляд сделался непроницаемым. Какие бы невзгоды ни перенесло Священное воинство, Пройас Судия выжил. — Где они? — спросил Ахкеймион. Теперь круги были очерчены куда четче. Если не считать Ксинема, его сердце принадлежало лишь Эсменет и Келлхусу. В целом мире лишь они имели значение. Пройас явственно напрягся, отодвинулся от Ксинема. — Тебе что, никто не сказал? — Нам вообще никто ничего не говорил, — пояснил Ксинем. — Они боялись, что мы можем оказаться шпионами. У Ахкеймиона перехватило дыхание. — Эсменет?! — еле выдохнул он. — Нет… Эсменет в безопасности. Пройас провел рукой по стриженым волосам; вид у него был встревоженный и зловещий. Где-то зашипел фитиль оплывшей свечи. — А Келлхус? — спросил Ксинем. — С ним что? — Вы должны понять. Много, очень много всего произошло. Ксинем принялся шарить в воздухе рукой, словно ему нужно было прикоснуться к собеседнику. — Что ты такое говоришь, Пройас? — Я говорю, что Келлхус мертв. Во всем Карасканде лишь огромный базар нес память о Степи, и даже это была всего лишь тень памяти — ровная поверхность каменной кладки, открытое пространство, окруженное фасадами с темными окнами. Между камнями брусчатки не росло травы. «Свазонд, — сказал он тогда. — Человек, которого ты убила, ушел из мира, Серве. Он существует лишь здесь, в шраме на твоей руке. Это — знак его отсутствия, всех путей, которыми не пройдет его душа, всех действий, которые он не совершит. Знак тяжести, которую ты отныне несешь». А она ответила: «Я не понимаю…» До чего же милая глупышка. Такая невинная… Найюр лежал рядом с животом дохлой лошади, окруженный мертвыми кианцами — жертвами разграбления города, произошедшего три недели назад. — Я понесу тебя, — сказал он темноте. Кажется, он никогда еще не произносил более сильной клятвы. — У тебя не будет недостатка ни в чем, пока спина моя крепка. Традиционные слова, которые произносит жених, когда во время свадьбы памятливец, заплетает ему волосы. Он поднес нож к горлу. Привязанный к кругу, подвешенный на суку темного дерева. Привязанный к Серве. Холодной и безжизненной. Серве. Муха проползла по ее груди, остановилась перед ноздрей, из которой не вырывалось дыхания. Он подул, поток воздуха коснулся мертвой кожи, и муха улетела. «Должен сохранить ее чистой». Ее глаза полуприкрыты и сухи, словно папирус. «Серве! Дыши, девочка, дыши! Я приказываю! Я пойду впереди тебя. Я пойду впереди». Привязанный к Серве, кожа к коже. «Что я… Что? Что?» Судорога. «Нет… Нет! Я должен сосредоточиться. Я должен оценить…» Немигающие глаза, глядящие на звезды. «Нет никаких обстоятельств за пределами… никаких обстоятельств за пределами…» Логос. «Я — один из Подготовленных!» Он чувствовал ее, от голеней до щеки, холодную, излучающую холод, проникающий до самых костей. «Дыши! Дыши!» Сухая… И такая неподвижная! Такая невероятно неподвижная! «Отец, пожалуйста! Пожалуйста, сделай так, чтобы она дышала! Я… Я не могу идти дальше». Лицо такое темное, крапчатое, как будто извлеченное из моря.Неужели она и вправду когда-то улыбалась? «Сосредоточься! Что происходит? Все в беспорядке. И они убили ее. Убили мою жену. Я отдал ее им». «Что ты говоришь?» «Я отдал ее им». «Почему? Почему ты это сделал?» «Ради тебя… Ради них». Что-то капало вокруг, и он провалился в сон; холодная вода омыла кожу, покрытую синяками и ранами. Потом пришли сны. Темные туннели, безрадостная земля. Горный хребет, изогнувшийся на фоне ночного неба, словно бедро спящей женщины. А на нем — два силуэта, темные по сравнению с невероятно яркими звездами. Силуэт сидящего человека: плечи сгорблены, словно у обезьяны, ноги скрещены, словно у жреца. И дерево, чьи ветви качаются из стороны в сторону, пронзая чашу неба. И звезды, вращающиеся вокруг Небесного Гвоздя, словно тучи, несущиеся по зимнему небу. И Келлхус смотрел на эту фигуру, смотрел на дерево, но не мог пошевелиться. Небесный свод кружился, как будто ночь проходила за ночью, минуя день. И фигура, обрамленная вращающимися небесами, заговорила — миллион глоток в его глотке, миллион ртов в его рту… ЧТО ТЫ ВИДИШЬ? Человек встал, сложив руки, словно монах, согнув ноги, словно медведь. СКАЖИ МНЕ… Весь мир взвыл от ужаса. Воин-Пророк очнулся; там, где к нему прикасалась щека мертвой женщины, кожа горела… Новые судороги. «Отец! Что со мной происходит?» Один приступ боли за другим. Они срывали с него лицо, превращали его в лицо чужака. «Ты плачешь». Заудуньяни на холме Быка узнали в нем друга Воина-Пророка, и Ахкеймион очутился в великолепной гостиной, щурясь от блеска пластин из слоновой кости, врезанных в отполированный черный мрамор. Несколько время спустя появился айнонский дворянин по имени Гайямакри — как сказали, он был одним из наскенти, — и повел его по темным коридорам. Когда Ахкеймион спросил его насчет воинов в белых одеждах, расставленных по всему дворцу, этот человек принялся жаловаться на смуту и злые происки ортодоксов. Но Ахкеймион не слышал ничего, кроме бешеного стука собственного сердца… Наконец они остановились перед роскошной двустворчатой дверью — древесина орехового дерева и накладные украшения из бронзы, — и Ахкеймион поймал себя на том, что придумывает шутки, которые помогут насмешить ее… |