Книга Любовник богини, страница 98 – Елена Арсеньева

— Понимаю, — кивнул Василий. — Меньше знаешь — лучше спишь. Все старики так говорят. Однако не думаю, чтобы они следовали этой мудрости, когда им было семнадцать, двадцать, двадцать пять… Конечно, — оговорился он, с пренебрежительной жалостью оглядывая стоящий перед ним скелет, — слабо верится, что тебе когда-то было семнадцать. Может, ты отродясь была старухою? Что-то больно скучные речи ведешь!

Они сам не знал, откуда взялась эта смелость — а может быть, наглость? — заставлявшая его грубить Кангалимме. Говорить в таких тонах с дамою, по возрасту годной ему в незапамятные прапрапрабабушки?

Вдобавок дерзить колдунье?! Уж сейчас она наверняка обратит его в трусливого шакала или вовсе в муравья: вон какие молнии заблистали в ее белых глазах!..

И все-таки Василий удерживал на своем лице развязную ухмылку. Вся жизнь его, весь многообразнейший опыт общения с прекрасным полом (даже в тех случаях, когда сей эпитет — безнадежный плюсквамперфект) научили его, что почтение — это последнее, чего женщина ждет от мужчины, и тот, кто возьмет на вооружение эту нехитрую истину, всегда добьется своего — у всякой женщины!

Правда, Василию никогда еще не приходилось применять свой опыт на практике в Индостане, тем более в общении с ведьмами. Оставалось уповать на то, что слово «ведьма» — все-таки тоже женского рода!

Прошло не менее полминуты (длиною в полжизни, не меньше!) — и Василий с восторгом понял, что он не прогадал! Едва заметная усмешка зазмеилась по сухим, как две ниточки, устам Кангалиммы.[.

И Василий с трудом подавил желание ощупать себя, дабы убедиться, что еще не утратил человеческого облика. Во всяком случае, то, что он мог окинуть мгновенным косым взглядом, издавна принадлежало ему.

Он с улыбкой взглянул на колдунью — и еле сдержал крик. На некий миг, столь краткий, что исчислить его человеку невозможно, ему почудилось, будто сухая старческая кожа Кангалиммы съежилась — и соскользнула с ее лица и тела, подобно тому, как иссохший кокон соскальзывает с новорожденной бабочки, — и она расправляет ослепительные черно-синие, с позолотой крылья, чтобы ослепить цветы и солнце своей красотой.

Не древняя старуха стояла перед ним — прекрасная юная женщина с глазами ярче бирюзы и причудливой волной золотых волос, окутывающих нагое тело, которое совершенством форм могло бы искусить святого!..

Видение длилось не дольше просверка молнии, увиденного во сне, перед Василием предстало прежнее олицетворение древности, а он с трудом подавил желание перекреститься.

— Да ты, я вижу, из тех, кому нужна только победа… победа любой ценой, — прошелестела Кангалимма. — Одумайся! Остановись! Победа порождает ненависть; побежденный живет в печали. В счастье живет спокойный, отказавшийся от победы и поражения. Блажен, кого судьба создала лозою, что гнется от бурь, только гнется и остается невредимой от ударов житейских.

Нет счастья, равного спокойствию!

В голосе ее зазвучала горечь, и Василий почувствовал внезапную жалость.

— Не трать на меня своей великой мудрости, — молвил он тихо. — Быть может, я ее не стою. К тому же глаза твои зорки, ты умеешь читать в сердцах людей. Скажи: что еще видишь ты в моем сердце, кроме любви?

Белые, бледные глаза словно бы впились в его взор — и Кангалимма безнадежно махнула рукой:

— О, сколь ничтожна жизнь! Мы, как поденщики, изнуряем себя день за днем напряжением страстей, надеясь на день грядущий, однако новый день настает — и находит нас теми же тружениками жизни, мечтающими о счастии, о славе, о любви… только мечтающими! Но что же делать, что делать! Нет пламени сильнее, чем любовь, и все мы обречены гореть в нем мучительно. Так гласит дхарма, священный закон Брамы. Не мне спорить с волею бессмертных богов и останавливать того, кто следует путем страсти. Но… но ты должен знать о последствиях, которые будет иметь твой поступок.

— Мне ни до чего нет дела! — не помня себя, выкрикнул Василий. — Я только хочу спасти Вареньку… Чандру, ее одну!

— Их двоих, хочешь ты сказать, — усмехнулась Кангалимма.

— Как это? — опешил Василий. — Что, Нараян тоже в беде?! Ну так я и пальцем не пошевельну ради этого подлого предателя!

— Вся вина Нараяна в том, что он следует путем своей Кармы — а это тоже страсть, поверь. Но ты… ты-то каков?!

— А что — я? — ошарашенно спросил Василий. — Я-то чего сделал, а?

— Ты… ничтожный избранник богов, дерзнувший поспорить с ними! Ты хочешь узнать у меня, каким способом можно разрушить цикл возрождения богини, а ведь даже не знаешь о том, что жена твоя чревата!

Только теперь Василий понял, что означает выражение — впасть в столбняк. Да… понадобились бы крики целой стаи павлинов, чтобы прервать это оцепенение, прежде чем его телу просто надоела каменная неподвижность. Не скоро смог он разомкнуть пересохшие губы и пробормотать:

— Варенька и я… о боже! Это… надеюсь, это сын?

— Сын! — с непередаваемым отвращением воскликнула Кангалимма. — О, если бы Аруса и Чандра зачали в ночь Великого Полнолуния сына, они могли бы идти своим путем спокойно и дети Луны не влачились бы по их следам, простирая руки в мольбе! Но они зачали дочь… дочь, которая должна спасти детей Луны от забвения, которая возродит веру древних ариев, — которая станет богиней на земле.

— Моя дочь? — тихо проговорил Василий.

— Да. Вселенная была создана из семени Шивы — из твоего семени родится богиня. Считается, что люди достигают бессмертия в сыне, сыном они выплачивают свой долг богам. А дети Луны достигнут бессмертия в дочери. В твоей дочери!

— В моей дочери? — повторил Василий, прищурясь, и в голосе его зазвенела сталь. — В моей дочери! И что они намерены сделать с ней? Прирезать на каком-нибудь алтаре?

Кангалимма простерла руку, останавливая его неистовую ярость:

— Погоди, Аруса. Я знаю, что Нараян говорил тебе о детях Луны, которые пришли из Арьяварты, страны благородных ариев. Они перешли Гималаи на севере и достигли Дандахараньи и Махантары, уповая на то, что смогут сберечь веру своих прапредков. Он рассказал тебе, что истинных детей Луны осталось мало: Кали ревнива и не терпит соперниц близ себя!

Нараян не сказал лишь одного… но это одно определяет все остальное.

Только раз в двадцать восемь лет, когда свершается полное обновление Земли, дозволено пытаться зачинать богиню. Раз в двадцать восемь лет дети Луны ищут богоподобных красотою, называют их Арусой и Чандрой и увозят на заветный остров, где стоит храм Луны.