Книга Тайна Нереиды, страница 70 – Марианна Алферова

«Где же твои варвары, почему до сих пор не нападают? — с усмешкой спросил Скавр, пока консул Силан клялся, что выполнял свои обязанности честно, чтобы тут же вступить в свою должность вновь. — Было бы забавно поглядеть, как наши легионы превратят их в кровавое месиво. Жаль, что отменили рабство — нам некуда будет деть пленных, придется строить концентрационные лагеря. Надо полагать, что ты едешь в Месопотамию искать варваров? Зря. Не езди. Скажись больным».

Элий не ответил. Глупо отвечать на подобные заявления.

Он лишь подумал с тоской: хорошо бы никогда больше не видеть красивую напыщенную физиономию Скавра. Жаль, что боги не выполняют больше желаний.

Или исполняют порой?

Нет, нет, не надо злиться. Скавр глуп, и с этим ничего не поделаешь. Элий слишком дал волю чувствам. Пора бы вспомнить подходящую цитату из Марка Аврелия.

«…Боги должны видеть в тебе человека, ни на что не досадующего и не злобствующего» [59] .

Элий должен быть доброжелателен. К Скавру. К Порции. К Бениту… Нет, к Бениту он быть доброжелательным не может. Хоть убей, не может — и все.

В тот день Элий написал письмо Порции. Извинился за взрыв негодования. Он, Элий, будучи сенатором, должен был заняться вопросами высшего образования. Но не уделил внимания этой проблеме. И теперь Бенит воспользовался его оплошностью. Если Порции понадобится помощь, она может обратиться к Летиции. Элий надеется, что недоразумение исчерпано.

Не самое удачное письмо. Слишком путаное. И слог нехорош. Возможно, его не следовало писать. Элий раздумывал несколько минут, прежде чем положить конверт вместе с остальными для отправки. Нестерпимо хотелось порвать письмо. Но Элий не позволил нелепой слабости взять верх и вышел из таблина.

Кто знал, что прощаться будет так тяжело. А ведь Элий думал, что не любит ее. Физически вожделеет, немного привык, жалеет, как ребенка, восхищается ее полудетскими выходками, опекает, волнуется за нее. А в итоге едва не воет от тоски, расставаясь. А не лгал: ли он все время себе? На самом же деле он влюбился с первого взгляда, только не хотел себе в этом признаться. Образ Марции, слишком яркий, чтобы быстро померкнуть, заслонял в его душе Летицию. Элий не ведал, придумал он свою любовь сейчас или всегда так чувствовал. Кто может разобраться в чувствах, говоря о них в прошедшем времени?

Летти что-то говорила — он не слушал. Он вспомнил свою последнюю встречу с Марцией. Она предложила ему выбор, и он выбрал. Не ее. И опять кто-то предлагает ему выбирать. И опять он выбирает не любовь. Что-то другое. Тогда он выбрал Рим. Сейчас он даже не знал, ради чего отказывается от любви.

Он долго сидел, прижавшись щекою к ее щеке, ощущая тепло ее кожи, будто надеялся, что память об этом тепле не даст ему задохнуться от тоски в далекой стране.

И положил ей золотое яблоко на ладонь.

— Когда он родится, отдай ему.

— Здесь написано «достойнейшему», — сказала Летиция, — но почему ты думаешь, что он…

— Отдай ему яблоко, — повторил Элий. Они вновь долго молчали. Потом она вдруг спросила:

— Нагрудник не закрывает шею? Так ведь? Он кивнул.

— А нельзя ли сделать какой-нибудь воротник?

— Не знаю.

— Я очень прошу. Воротник из стали… Воротник из стали! Надо же! Какой толщины? И постоянно носить шлем на голове, подражая Периклу. Над ним будет хохотать вся Месопотамия. Римлянин не может быть смешным. Как объяснить это Летиции? Он не стал объяснять. Сказал только:

— Я попробую.

«Цезарь взял с собой в Месопотамию триста человек. При цифре триста на ум приходит история Спарты. Элий Цезарь вообразил себя Леонидом? Не слишком ли большая роскошь — такая охрана? Не чрезмерная ли трата денег налогоплательщиков?!»

«Акта диурна», 4-й день до Ид января (10 января)

Элий сидел в таблине префекта Антиохии и рассматривал выложенную на стене из драгоценных и полудрагоценных камней мозаику. Роскошный южный пейзаж. Бирюзовое небо из подлинной бирюзы, макушки пальм из малахита, песок из розоватой и желтоватой яшмы. Горы, покрытые шапками льда, сверкали нестерпимо. Элий всмотрелся. Неужели бриллианты? Ну да, настоящие бриллианты. Впрочем, после того как стали добывать алмазы в Республике Оранжевой реки, бриллианты сильно подешевели.

Префект Антиохии самодовольно улыбался. Самое изысканное удовольствие — видеть Рим посрамленным. Превосходство доказывают богатство и власть. Власть — это Рим. У Антиохии — богатство. Рим выглядел нищим рядом с восточной богачкой. Жители Антиохии плескались в ваннах из чистого золота. В уличных латринах были серебряные краны.

Продажные красотки демонстрировали бриллианты на полмиллиона каждый.

Но префект ошибся. Роскошь не ошеломила и не покорила Элия. Она вызвала лишь некоторое любопытство. Но не более. Элий восхитился мозаикой сдержанно, но красноречиво хваля работу, а не камни, и в этом ничуть не погрешил — работа была превосходная.

Префект рассыпался в ответ в комплиментах, по-восточному цветистых и неискренних. В эту минуту он воображал себя новым Гомером. А надо сказать что префекта звали Гаем Гомером, и он клялся, что ведет свой род от слепого сочинителя великих поэм. Ему верили, причем охотно. А кто не верил, находил выдумку забавной.

— Боголюбимый Цезарь, — воскликнул Гай Гомер с преувеличенным восторгом, будто собирался не о деле говорить, а хвалить пурпурную тогу римлянина или его последнюю речь в сенате. — Мне не совсем ясна цель твоей миссии. Насколько я понял, Большой Совет направляет тебя в Месопотамию, Сирию и Пальмиру с инспекцией в связи с увеличением опасности вторжения варваров в границы Содружества.

— Именно так, — подтвердил Элий.

— Тогда зачем с тобой прибыли триста преторианских гвардейцев?

Элий ожидал этого вопроса.

— Тебе известно, как легко монголы совершают рейды в глубь территории. Я направляюсь в малонаселенные районы. Кто поручится, что мы не столкнемся с варварами в месте самом неподходящем.

— Ты рассуждаешь логично. Цезарь! Но не проще ли в таком случае тебе не принимать участия в этой экспедиции, а направить выяснять обстановку и осматривать крепости простых инженеров?

Элий принялся вновь рассматривать великолепную мозаику.

— Ты полагаешь, — сказал он наконец, — что жизнь инженера для Рима менее ценна, чем жизнь простых людей и можно швырнуть на про-це— судьбы без всякой охраны?

— Ах прости, я высказался неудачно. Лишь хотел казать, что инженер, даже если он римский гражданин не покажется столь лакомой добычей для варвара как Цезарь. Смею напомнить, что и Сирия, и Месопотамия наводнены лазутчиками варваров. Уже около сотни схвачены. Но тысячи гуляют на свободе.