Книга Тайна Нереиды, страница 96 – Марианна Алферова

Тень шевельнулась рядом с ним. Элий схватился за рукоять меча. Сталь взвизгнула, выходя из ножен.

— Это я, — испуганно шепнула тень.

— Роксана?! Что ты здесь делаешь?

— Пришла к тебе. Дело важное. В Нисибисе много пришлых. Разные люди. Беженцы, похожие на римлян. Римляне, выдающие себя за беженцев. Тебе стоит с ними поговорить.

— Что за римляне? Откуда?

— Идем!

Она ухватила его за руку и повлекла в темноту. Переходы кривых улочек, погруженных в темноту. Молчаливые дома. И вдруг чей-то приглушенный плач. И вой собаки. Тоскливый, надрывный. Оплакивают покойника. Скоро все умрут.

Роксана остановилась в вестибуле перед построенном в римском стиле домом, толкнула обитую медью дверь. Они очутились в атрии. Их ждали. Несколько человек в простых белых туниках и шароварах сидели прямо на мозаичном полу вокруг бассейна. Молодой человек поднялся Элию навстречу.

Цезарь вглядывался в его лицо, силясь узнать.

— Марк Проб? Как ты сюда попал?

— Не Марк, а Луций Проб, — поправил его молодой человек.

— Луций Проб? — переспросил Элий и перевел взгляд на сидящего на полу юношу, столь похожего на изображения Руфина в молодости. — Тит Корнелий Деций… — Он вгляделся в другого. Не может быть! О боги! Бессмертная «Нереида»! — Вы здесь? Но зачем? Неужели вы хотите воевать? Теперь, после смерти?

— Мы пришли за тобой, — сказал Проб. — Ты должен бежать. Ты — наследник Империи и не можешь оставаться здесь. Твой арабский скакун быстрее любой монгольской лошади. Мы прорвем их ряды, а ты ускачешь.

Теперь был черед Элия протестовать. Это невозможно. Он пришел в Нисибис намеренно. И уж конечно, не пустится в бега, бросив на произвол остальных. Он обвел глазами «бессмертных», отыскивая того, с кем так хотел увидеться. Но напрасно он переводил взгляд с одного лица на другое — его не было.

— Тиберий, — позвал он, уже заранее зная ответ.

— Тиберий мертв.

Проб вывел Элия в перистиль. В саду росло несколько пальм и несколько куртин с цветами. Остальной двор был покрыт прямоугольными каменными плитами в человеческий рост. Вместо запаха зелени и влаги перистиль полнился сладковатым запахом тления.

— Он там? — спросил Элий. — Я хочу говорить с ним!

— Это невозможно. Он мертв, пусть временно, но мертв…

Элий опустился на колени, приник к плите.

— Тиберий, ты слышишь меня? Уверен — слышишь. Это я. Гай Элий. Мы опять разминулись. Нам никак не свидеться. Но когда-нибудь и ты, и я… снова будем вместе. — Он гладил камень, и чудилось ему, что Тиберий отвечает — «непременно». — Зачем вы пришли? Неужели думали, что я убегу, бросив остальных умирать? Все слышали о предсказании Сивиллы, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы заняться укреплениями. И я решил воздвигнуть стену. Ведь предсказание адресуется только тем, кто хочет услышать— Просто закрыть собою… единственный способ.

— Когда мертвое тело разложится, душа Тиберия освободится, — сказал Проб.

— Но я не смогу говорить с его душой! Ну почему, почему он не поговорил со мной, пока был человеком? Почему?!

— Может, он боялся?

— Чего?!

— Упреков… ты не простил ему самоубийства…

— О нет… я его не обвиняю… ни в чем… Всего лишь не понимаю его, как и вас всех. Я мыслю как человек. Как другие.

— Не лги сам себе, Элий, — покачал головой Проб — как в ту минуту был он схож с сыном своим Марком, центурионом-следователем, и своей проницательностью, и даже своей мимикой. — Ты мыслишь вовсе не как все. Иначе бы Логос не избрал тебя проводником в этом мире.

— Логос? — переспросил Элий.

— Тот, кого ты называешь Юлем, Вером. Он — бог. Ведь ты знаешь это?

— Вер… Он здесь? Что с ним?

Ах, если бы Вер был здесь. Вдвоем им все под силу! Если у тебя есть преданный друг — считай, что ты сильнее других не вдвое, а в сотни раз. Вдвоем с Вером они отстояли бы Нисибис.

— Он готовится к битве, — отвечал Проб. — Молись богам, чтобы он победил.

— К битве с кем? — спросил Элий. И вдруг почувствовал, что внутри него все холодеет. Бог мог сражаться только с богом.

Юния Вера разбудило ржание коня. Вер выполз из пещеры, где спал, накрывшись бараньей шкурой, и с изумлением смотрел на стоящую на уступе женщину. Женщина держала на поводу коня, который… нет, не стоял, а висел в воздухе, перебирая копытами. Конь был бел и с крыльями. Пегас! Странный сын Медузы Горгоны и Посейдона, на котором любил разъезжать сам бог Аполлон. Конь, которого стихоплеты объявили своей собственностью. Сейчас Пегас был оседлан. Но вряд ли это придало ему воинственности. Пегас был конягой весьма упитанной — лоснящийся круп казался слишком массивным по сравнению с тонкими длинными ногами. Конь почему-то постоянно скалился, обнажая крупные желтые зубы, чем напоминал Веру поэта Кумия. На стальных стременах сверкали первые лучи зари. Так же как и на золоченом шлеме и броненагруднике смуглолицей женщины.

— Белонна! — изумился Юний Вер.

— Тебе нужен конь для сегодняшней битвы— вот я и привела конягу, — отвечала богиня войны, сестра и единомышленница Марса.

— Этот жирный! Да он на своих голубиных крылышках и взлететь-то не сможет. Разве что пернет изо всей силы, и его понесет реактивная тяга, — скептически поглядел на Пегаса Вер. — Сколько тысяч лет миновало с тех пор, как он принимал участие в бою с Химерой?

Пегас обиделся.

— Я летаю каждый день. По десять-двенадцать часов, от одного поэта к другому. Едва поспеваю.

— Отчего же ты так разжирел? От сочинений стихоплетов? Значит, тебе слишком часто попадались вирши графоманов, и тебя разнесло, как от обилия мучного. Ладно, надеюсь ты не врешь и в самом деле сможешь заменить боевого коня.

— Что? Ты хочешь лететь на мне в битву? — В черных выпуклых глазах Пегаса мелькнул неподдельный страх. — Я не планировал драться. Думал: буду вдохновлять тебя стихами. Вдохновлять — это бывает куда важнее, чем участвовать в битве. Поэты сражаются стихами. Я знаю столько стихов. Вот к примеру:

Рати троянские, всех их громадой, как пламень, как буря, Гектору вслед с несмиримой горячностью к бою летели… [71]

Цитата Пегаса напомнила Юнию Веру слова Авреола о том, что он знает «Илиаду» и «Одиссею» наизусть. Юний Вер теперь тоже знал Гомера наизусть. Но цитировать у него не было охоты. Вряд ли его противник ценит словесные изыски.

— Я не могу сражаться… — бормотал Пегас. — Что будут делать поэты, если я погибну?