Книга Предел невозможного, страница 57 – Алексей Фомичев

— Нет вроде… Просто тираж вышел с опозданием на два часа. Да еще в усеченном виде. Вот редактор и разносит всех подряд.

— А-а! Ясно. Благодарю.

Отпустив парня, я пошел в указанном направлении, пытаясь представить, как это можно разносить кого-то, да еще на повышенных тонах, за такую ерунду. Попробовал бы мне кто-нибудь что-нибудь ляпнуть в таком тоне по поводу, например, опоздания на работу. Виноват — оштрафуйте или увольте, но шуметь! За такое и получить можно. Если и не кулаком, то словесно.

И вообще тратить нервы и силы на шум и крик — не уважать ни себя, ни оппонента.

* * *

За дверью восьмого кабинета действительно кто-то шумел. Слов не разобрать, но голоса слышны отчетливо. Барин изволит сердиться!.. Тираж не подали вовремя. И охота людям на мозги капать из-за такой ерунды…

Постучав, я открыл двойные двери и вошел внутрь. Взглядом охватил просторное помещение и людей, бывших в нем.

Два больших окна с открытыми форточками. Огромный стол в дальнем конце кабинета, рядом такой же, но поставленный поперек. Оба завалены листами разного формата, газетами, бумажками, фотографиями, вырезками, карандашами, ножницам, линейками и склейками. Два телефона на первом столе, пишущая машинка, настольная лампа, бюро…

Ряд стульев, на стене какие-то плакаты, графики. На шкафу большой радиоприемник, сейчас выключенный, графин с водой, два стакана.

Среди всего этого рабочего великолепия беседовали три человека. Двое в синих спецовках, в кепках. Лица озабоченные, напряженные, даже виноватые.

Третий маленького роста, кругленький такой, с изрядным брюшком. Нелепая челка придавала шарообразному лицу комическое выражение. Высокий лоб, эспаньолка, маленькие глазки. Брюки с подтяжками, расстегнутая на две пуговицы рубашка с закатанными рукавами.

Как ни удивительно, этот коротышка и издавал громкие звуки. Остальные больше внимали, изредка вставляя одно-два слова.

— … А следить за выпуском я буду?! Я? Может, мне перенести рабочее место в типографию? И черт с ними, с делами? А?

— День добрый! — громко сказал я. — Извините, что помешал.

Коротышка глянул на меня своими бесцветными глазами, пытаясь сообразить, что здесь делает человек в гражданской форме, с карабином за спиной и ножом на ремне.

— А вы кто? — спросил он тем же тоном, каким «разговаривал» с собеседниками.

— Томилин. Из управления строительных и восстановительных работ.

Я говорил негромким спокойным голосом, глядя в глаза главного редактора (никем иным этот тип быть не мог). Такое поведение обычно сбивало спеть с любителей пошуметь и покричать.

Подействовало. Мой вид вообще способствовал умиротворению и успокаиванию таких людей. И не только таких…

— Что вам, господин Томилин?

— Надо забрать газеты, а также письма и бандероли. Это для бойцов постов охраны.

— А-а… Да, конечно. Я в курсе. Вам надо пройти в отдел агитации. Бандероли и письма там. А что касается газет!.. — Редактор бросил уничтожающий бзгляд на подчиненных. — С газетами пока туго. Потому что мало. Но для бойцов мы найдем. После отдела агитации зайдите в пятый кабинет. Там вам все выдадут.

— Благодарю. Еще раз извините.

Кивнув всем, я вышел в коридор. В кабинете было тихо. Сбил я своим появлением пыл с редактора.

— Мал золотник, да громок! — пробормотал я под нос и пошел искать отдел агитации. Время поджимало, следовало спешить…

Отдел агитации и пропаганды располагался на втором этаже. Он занимал три помещения в левом крыле. Не зная, кто тут где сидит и чем занимается, я открыл ближнюю дверь.

Стол, стулья, шкаф с правой стороны, зеленые шторы на окнах. Телевизор на тумбочке. Никого не видно, но справа кто-то шуршит бумагами.

— Есть кто?

— Да, — ответил приятный женский голос. Скорее даже девичий, уж слишком звонко, сильно звучит.

Я шагнул вперед и буквально нос к носу столкнулся с… Миленой. Она была в узких джинсах, в обтягивающей тело футболке с короткими рукавами. Тонкая ткань не скрывала ни осиной талии, ни высокой груди, а джинсы выгодно подчеркивали стройность длинных ног. Лицо свежее, с румянцем на щеках. Взгляд серьезный, но глаза смотрят весело. На губах легкая улыбка.

Увидев меня, Милена опешила. Да и я был немало удивлен. Как-то забыл, что она работает здесь.

— Привет, красавица! Неожиданная, но приятная встреча!

— П-привет, — с легкой запинкой ответила она. Улыбка исчезла, губы сжались в тонкую линию.

— Это ты? Что ты здесь делаешь?

— Да вот ищу того, кто мне отдаст посылки и письма для бойцов.

— А-а!.. — Милена кивнула, как-то странно посмотрела, на меня и сказала: — Все уже готово. Подожди здесь, я принесу.

Она вышла за дверь и буквально через пару минут вернулась, неся довольно увесистый тюк, перевязанный шпагатом. Поставила на стул и легонько прихлопнула по нему ладонью.

— Вот. Тут и письма, и бандероли, и посылки. Тяжелый…

— Угу. — Я взвесил тюк (действительно нелегкий). — Все в куче. Ладно, на месте разберемся, кому что.

Милена смотрела на меня с каким-то непонятным любопытством. Былые ершистость и строгость пропали, она даже не хмурила брови. В чем дело?

Очень не хотелось покидать такую красавицу, но время действительно поджимало. Поэтому я поблагодарил ее и спросил, где пятый кабинет.

— Тебе нужны газеты и журналы? Пойдем я покажу, — неожиданно предложила она и протянула руку к тюку.

— Я сам. Незачем девушке такие тяжести таскать.

— Это не тяжесть…

— Угу. Я заметил.

Она перехватила мой взгляд, брошенный на руки и грудь, смутилась, но опять промолчала. Странно. Не так давно подобные слова вызывали бурную реакцию. Что произошло?

— Пошли?

Мы вместе спустились на первый этаж. Милена провела меня вдоль коридора к нужной двери, открыла ее и вошла первой.

— Здесь отдел реализации.

Отдел реализации напоминал склад макулатуры. Тюки, пачки, свертки… Стеллажи до потолка, ниши, две тележки, заваленные полураскрытыми пачками. Пахло типографской краской и еще какой-то дрянью.

Милена быстро отыскала сотрудников, о чем-то переговорила и через минуту вынесла два свертка.

— Газеты и журналы…

— Давай.

— Я помогу донести, — сказала она, опять удивив меня. Что это с ней такое? Не проснулась еще, что ли?..

— Давай-давай. Такие тонкие пальчики беречь надо, а не резать веревкой.

Милена надула губки, с укором взглянула на меня и протянула один сверток. Тот, что побольше.